- Много, много пришлось мне перестрадать, что-то еще придется увидеть,
- прибавила она, качая головой, - хорошего ничего не чует сердце. <...> - Полицмейстер приезжал ночью с квартальным и казаками, часа через два
после того, как вы ушли от нас, забрал бумаги и увез Н. <...> Я не мог понять, какой повод выдумала
полиция, в последнее время все было тихо. <...> Огарев только за день приехал... и
отчего же его взяли, а меня нет? <...> Князь Голицын любил людей с
свободным образом мыслей, особенно
если
они
его
хорошо
выражали
по-французски. <...> Читал он все - новые романы, трактаты,
журналы, стихи и, сверх того, сильно занимался зоологией, писал проекты для
князя и составлял планы для детских книг. <...> Целый полукруг
домов пылал, точно будто все они загорелись в одно время. <...> Знаете ли вы, что сегодня ночью полиция взяла Огарева? <...> Пробовал он и хрустальную фабрику
заводить, на которой делались средневековые стекла с картинами, обходившиеся
ему (183) дороже, чем он их продавал, и книгу он принимался писать "о
кредите", - нет, не туда рвалось сердце, но другого выхода не было. <...> Князь Голицын сказал, что Огарев
арестован по высочайшему повелению, что назначена следственная комиссия и
что матерьяльным поводом был какой-то пир 24 июня, на котором пели
возмутительные песни. <...> В этот день были именины моего
отца; я весь день был дома, и Огарев был у нас. <...> ...В Люцерне есть удивительный памятник; он сделан Торвальдсеном в
дикой скале. <...> Ехавши от Орлова домой мимо обер-полицмейстерского дома, мне пришло в
голову попросить у него открыто дозволение повидаться с Огаревым. <...> В дверях залы стояла фигура, завернутая в военную шинель; к окну
виднелся белый султан, сзади были еще какие-то лица, - я разглядел казацкую
шапку,
Это был полицмейстер Миллер. <...> Полицмейстер взял мои ключи; квартальный и его поручик стали рыться в
книгах, в белье. <...> Полицмейстер занялся
бумагами;
ему
все
казалось
подозрительным, он все откладывал и вдруг, обращаясь ко мне, сказал:
- Я вас попрошу покамест одеться <...>
Былое_и_думы._Часть_вторая.pdf
А. И. Герцен
БЫЛОЕ И ДУМЫ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ТЮРЬМА И ССЫЛКА (1834-1838).
---------------------------------------------------------------------------Электронная
версия: Павел Потехин
Первые три части печатаются по изданию Герцен А.И. Былое и думы. Части
1 - 3. - М.: ГИХЛ, 1958.
---------------------------------------------------------------------------ГЛАВА
VIII
Пророчество. - Арест Огарева. - Пожар. - Московский либерал. - М. Ф.
Орлов. - Кладбище.
...Раз весною 1834 года пришел я утром к Вадиму; ни его не было дома,
ни его братьев и сестер. Я взошел наверх в небольшую комнату его и сел
писать.
Дверь тихо отворилась, и взошла старушка, мать Вадима; шаги ее были
едва слышны, она подошла устало, болезненно к креслам и сказала мне, садясь
в них:
- Пишите, пишите, - я пришла взглянуть, не воротился ли Вадя, дети
пошли гулять, внизу такая пустота, мне сделалось грустно и страшно, я посижу
здесь, я вам не мешаю, делайте свое дело.
Лицо ее было задумчиво, в нем яснее обыкновенного виднелся отблеск
вынесенного в прошедшем и та подозрительная робость к будущему, то недоверие
к жизни, которое всегда остается после
больших, долгих и многочисленных
бедствий.
Мы разговорились. Она рассказывала что-то о Сибири.
- Много, много пришлось мне перестрадать, что-то еще придется увидеть,
- прибавила она, качая головой, - хорошего ничего не чует сердце.
Я вспомнил, как старушка, иной раз слушая наши смелые рассказы и
демагогические разговоры, становилась бледнее, тихо вздыхала, уходила в
другую комнату и долго не говорила ни слова. (178)
- Вы, - продолжала она, - и ваши друзья, вы идете верной дорогой к
гибели. Погубите вы Вадю, себя и всех; я ведь и вас люблю, как сына.
Слеза катилась по исхудалой щеке,
Я молчал. Она взяла мою руку и, стараясь улыбнуться, прибавила:
- Не сердитесь, у меня нервы расстроены; я все понимаю, идите вашей
дорогой, для вас нет. другой, а если б была, вы все были бы не те. Я знаю
это, но не могу пересилить страха, я так много перенесла несчастий, что на
новые недостает сил. Смотрите вы ни слова не говорите Ваде об этом, он
огорчится, будет меня уговаривать... вот он, - прибавила старушка, поспешно
утирая слезы и прося еще раз взглядом, чтоб я молчал*
Бедная мать! Святая, великая женщина!
Это стоит корнелевского "qu'il mourut" 1.
Пророчество ее скоро сбылось; по счастию, на этот раз гроза пронеслась
над головой ее семьи, но много набралась бедная горя и страху.
- Как взяли? - спрашивал я, вскочив с постели и щупая голову, чтоб
знать, сплю я или нет.
- Полицмейстер приезжал ночью с квартальным и казаками, часа через два
после того, как вы ушли от нас, забрал бумаги и увез Н. П. .
Это был камердинер Огарева. Я не мог понять, какой повод выдумала
полиция, в последнее время все было тихо. Огарев только за день приехал... и
отчего же его взяли, а меня нет?
Стр.1