Николай Эдуардович Гейнце
Малюта Скуратов
Часть первая
Любовь опричника
I
На лобном месте
Был десятый час вечера 16 января 1569 года.
На дворе стояла непроглядная темень. Свинцовые тучи сплошь заволакивали небо и, казалось,
низко-низко висели над главами монастырей и церквей московского кремля.
Шел частый мелкий снег, а порывы резкого ветра поднимали его с земли, не дав улечься, и с силой
крутили в воздухе, готовые ослепить каждого смельчака, решившегося бы выглянуть в такую ночь за
дверь своего дома. Подобного смельчака, впрочем, и не было: как кремль, так и местность, его
окружающая, известная под именем Китай-города, были совершенно пустынны, и на первый взгляд
можно было подумать, что находишься в совершенно безлюдном месте, и лишь слышавшийся
отдаленный или, быть может, разносимый ветром лай собак давал понять, что кругом есть жилища
живых, но спящих или притаившихся обывателей.
Необходимо заметить, что в то время, к которому относится наш правдивый рассказ, даже и в
хорошую погоду Москва казалась безлюдной.
Не мудрено, что в поздний вечер и в такую адскую погоду город был похож на пустыню.
Белокаменная, каковою в то время она далеко не была, так как большинство теремов боярских
были деревянные, подлый же народ - так назывались тогда простые, бедные люди - ютился в лачугах и
хижинах, переживала в это время, вместе со всею Русью, тяжелые годы.
Царь и великий князь всея Руси Иоанн Васильевич покинул столицу и жил в Александровской
слободе, окруженный "новым боярством", как гордо именовали себя приближенные государя -
опричники, сподвижники его в пирах и покаянных молитвах, резко сменяющихся одни другими, и
ревностные помощники в деле справедливой, по его мнению, расправы с "старым боярством".
Объятый ужасом при зрелище ежедневных казней, народ притаился и притих: каждый старался
сплотиться в своей семье, укрыться от начальства, чтобы подчас неповинно не потерпеть в
продолжающейся общей кровавой расправе. Никому не было ни до дел, ни до гульбищ.
Потому-то город и казался пустынным, начиная с восьми, много с девяти часов вечера, всюду уже
тушили огни и ни одна живая душа не показывалась на улице.
Менее всего можно было ожидать встретить кого-нибудь в описываемый нами вечер 16 января,
когда на дворе стояла такая погода, в которую, как говорится, хороший хозяин и собаки за ворота не
выпустит.
Рассчитывая, вероятно, на это, но все же озираясь пугливо по сторонам и чутко прислушиваясь к
едва слышному за разгулявшейся вовсю вьюгой, скрипу собственных шагов, со льда Москвы-реки
поднимались три пешехода, одетые в черные охабни, в высоких меховых шапках на головах, глубоко
надвинутых на самые глаза, так что лиц их, закрытых еще приподнятыми воротниками, различить не было
возможности. По походке и фигурам можно было только заключить, что один из них, шедший порою
впереди, был моложе двух остальных и казался их начальником или руководителем.
- Ну, уж и погодку Бог дал! - глухим голосом произнес один из пешеходов.
- Оно и лучше, по крайности безопасливее, - заметил другой.
- Тсс! - остановил молодой разговорившихся было своих спутников.
В этом сказанном им "тсс!" прозвучало нечто властное.
Незнакомцы наши, той же неторопливой, крадущейся походкой шли вдоль кремлевской стены,
мимо собора Богоматери, по направлению к лобному месту.
Стр.1