Автобиография В.М. Гаршина1
В.М. Гаршин. Письма
М., ACADEMIA, 1934
Scan ImWerden
OCR Бычков М. Н.
Род Гаршиных -- старый дворянский род. По семейному преданию, наш родоначальник мурза
Горша или Гарша вышел из Золотой Орды при Иване III и крестился; ему или его потомкам были даны
земли в нынешней Воронежской губернии, где Гаршины благополучно дожили до нынешних времен и
даже остались помещиками в лице моих двоюродных братьев, из которых я видел только одного, да и то
в детстве. О Гаршиных много сказать не могу. Дед мои Егор Архипович был человек крутой, жестокий и
властный: порол мужиков, пользовался правом primae noctis и выливая кипятком фруктовые деревья
непокорных однодворцев. Он судился всю жизнь с соседями из-за каких-то под топов мельниц и к концу
жизни сильно расстроил свое крупное состояние, так что отцу моему, одному из четверых сыновей и
одиннадцати или двенадцати, детей, досталось только семьдесят душ в Старобельском уезде. Странным
образом, отец мой был совершенною противуположностью деду: служа в кирасирах (в Глуховском
полку) в николаевское время, он никогда не бил солдат; разве уж когда очень рассердится, то ударит
фуражкой. Он кончил курс в 1 Московской гимназии и пробыл года два в Моск. университете на
юридическом факультете, но потом, как он сам говорил, "увлекся военной службой" и поступил в
кирасирскую дивизию. Квартируя с полком на Донце и ездя с офицерами по помещикам, он
познакомился с моею матерью, Е<катериной> С<тепановной>, тогда еще Акимовою, и в 48 г. женился.
Ее отец, помещик Бахмутского уезда Екатеринославской губернии, отставной морской офицер,
был человек очень образованный и редко хороший. Отношения его к своим крестьянам были так
необыкновенны в то время, что окрестные помещики прославили его опасным вольнодумцем, а потом и
помешанным. Помешательство его состояло, между прочим в том, что в голод 1843 года, когда в тех
местах чуть не полнаселения вымерло от голодного тифа и цынги, он заложил имение, занял денег и сам
привез "из России" большое количество хлеба, которое и роздал даром голодавшим мужикам, своим и
чужим. К сожалению, он умер очень рано, оставив пятерых детей; старшая, моя мать, была еще
девочкой, но его заботы о воспитании ее принесли плоды -- и после его смерти попрежнему
выписывались учителя и книги, так что ко времени выхода замуж моя мать сделалась хорошо
образованной девушкой по тогдашнему времени, а для глухих мест Екатеринославской губ. даже редко
образованной.
Я родился третьим (в имении бабушки, в Бахмутском уезде), 2 февраля 1855 г., за две недели до
смерти Николая Павловича. Как сквозь сон помню полковую обстановку, огромных рыжих коней и
огромных людей в латах, белых с голубым колетах и волосатых касках. Вместе с полком мы часто
переезжали с места на место; много смутных воспоминаний сохранилось в моей памяти из этого
времени, но рассказать я ничего не могу, боясь ошибиться в фактах. В 1858 г. отец, получив наследство
от умершего деда, вышел в отставку, купил дом в Старобельске, в 12 в. от которого было наше именье, и
мы стали жить там. Во время освобождения крестьян отец участвовал в харьковском комитете, членом от
Староб. уезда. 2 Я в это время выучился читать; выучил меня по старой книжке "Современника" (статьи
не помню) наш домашний учитель П. В. Завадский, впоследствии сосланный за беспорядки в Харьк.
унив. в Петрозаводск и теперь уже давно умерший.
Пятый год моей жизни был очень бурный. Меня возили из С. в Харьков, из X. в Одессу, оттуда в
X. и назад в С. (все это на почтовых, зимою, летом и осенью); некоторые едены оставили во мне
неизгладимое воспоминание и б. м. следы на характере. Преобладающее на моей физиономии печальное
выражение, вероятно, получило свое начало в эту эпоху.3
Старших братьев отправили в Петербург; матушка поехала с ними, а я остался с отцом. Жили мы
с ним то в деревне, в степи, то в городе, то у одного из моих дядей в С<таробельском> же уезде.
Никогда, кажется, я не перечитал такой массы книг, как в три года жизни с отцом, от пяти до
восьмилетнего возраста. Кроме разных детских книг (из которых особенно памятен мне превосходный
"Мир божий" Разина), я перечитал все, что мог едва понимать из "Современника", "Времени" и других
журналов за несколько лет. Сильно на меня подействовала Бичер-Стоу ("Хижина д<яди> Тома" и
"Жизнь негров"). До какой степени свободен был я в чтении, может показать факт, что я прочел "Собор
Стр.1