Всеволод Михайлович Гаршин. <...> Так как я приехал с целью поступить в какой-нибудь полк и побывать
на войне, то седьмого мая, в четыре часа утра, я уже стоял на улице в серых
рядах,
выстроившихся перед квартирой полковника 222-го Старобельского
пехотного полка. <...> На мне была серая шинель с красными погонами и синими
петлицами, кепи с синим околышем; за спиною ранец, на поясе патронные
сумки, в руках тяжелая крынковская винтовка. <...> Следствием всего этого было запутанное и совершенно непонятное для меня
движение серых шинелей, кончившееся тем, что полк вытянулся в длинную
колонну и мерно зашагал под звуки полкового оркестра, гремевшего веселый
марш. <...> Ранец
тянул назад, тяжелые сумки - вперед, ружье соскакивало с плеча, воротник
серой шинели тер шею; но, несмотря на все эти маленькие неприятности,
музыка, стройное, тяжелое движение колонны, раннее свежее утро, вид щетины
штыков, загорелых и суровых лиц настраивали душу твердо и спокойно. <...> У него было правильное, будто
выточенное лицо, с очень красиво очерченными носом, губами и подбородком,
покрытым белокурой курчавой бородкой, и с веселыми голубыми глазами. <...> - Конечно, Владимир Михайлович, - говорил он мне, - я могу иметь
рассуждения больше, чем дядя Житков, так как Питер оказал на меня свое
влияние. <...> Дядя Житков - коренастый, необыкновенной силы мужик, всегда мрачного
вида. <...> Лицо у него было темное, скуластое, глаза маленькие, смотревшие
исподлобья. <...> До чистой отставки ему оставалось всего несколько месяцев; началась война,
и Житков пошел в поход, оставив дома жену и пятерых ребятишек. <...> Всю первую половину мая шли непрерывные дожди, а мы двигались без
палаток. <...> И приходилось, поевши горячей похлебки, укладываться прямо в грязь. <...> Дрожишь,
кутаешься в шинель, понемногу начинаешь согреваться влажною теплотой и
крепко засыпаешь опять до проклинаемого всеми генерал-марша. <...> Михайлыч! - обращается
сосед ко мне: - далече ли до Дунаю-то <...>
Из_воспоминаний_рядового_Иванова.pdf
Всеволод Михайлович Гаршин.
Из воспоминаний рядового Иванова
--------------------------------------------------------------------------OCR,
spellcheck: Pirat
Доп. правка: В. Есаулов, 16 декабря 2004 г.
---------------------------------------------------------------------------I
Четвертого
мая тысяча восемьсот
Кишинев и через полчаса узнал, что
пехотного полка. На мне была серая
семьдесят седьмого года я приехал в
через город проходит 56-я пехотная
дивизия. Так как я приехал с целью поступить в какой-нибудь полк и побывать
на войне, то седьмого мая, в четыре часа утра, я уже стоял на улице в серых
рядах,
выстроившихся перед квартирой полковника 222-го Старобельского
шинель с красными погонами и синими
петлицами, кепи с синим околышем; за спиною ранец, на поясе патронные
сумки, в руках тяжелая крынковская винтовка.
Музыка грянула: от полковника выносили знамена. Раздалась команда;
полк беззвучно сделал на караул. Потом поднялся ужасный крик: скомандовал
полковник, за ним батальонные и ротные командиры и взводные унтер-офицеры.
Следствием всего этого было запутанное и совершенно непонятное для меня
движение серых шинелей, кончившееся тем, что полк вытянулся в длинную
колонну и мерно зашагал под звуки полкового оркестра, гремевшего веселый
марш. Шагал и я, стараясь попадать в ногу и идти наравне с соседом. Ранец
тянул назад, тяжелые сумки - вперед, ружье соскакивало с плеча, воротник
серой шинели тер шею; но, несмотря
на все эти маленькие неприятности,
музыка, стройное, тяжелое движение колонны, раннее свежее утро, вид щетины
штыков, загорелых и суровых лиц настраивали душу твердо и спокойно.
У ворот домов, несмотря на раннее утро, толпился народ; из окон
глядели полураздетые фигуры. Мы шли по длинной прямой улице, мимо базара,
куда уже начали съезжаться молдаване на своих воловьих возах; улица
поднималась в гору и упиралась в городское кладбище. Утро было пасмурное и
холодное, накрапывал дождик; деревья
кладбища виднелись в тумане; из-за
мокрых ворот и стены выглядывали верхушки памятников. Мы обходили кладбище,
оставляя его вправо. И казалось мне, что оно смотрит на нас сквозь туман в
недоумении. "Зачем идти вам, тысячам, за тысячи верст умирать на чужих
полях, когда можно умереть и здесь, умереть покойно и лечь под моими
деревянными крестами и каменными плитами? Останьтесь!"
Но мы не остались. Нас влекла неведомая тайная сила: нет силы большей
в человеческой жизни. Каждый отдельно ушел бы домой, но вся масса шла,
повинуясь не дисциплине, не сознанию правоты дела, не чувству ненависти к
неизвестному врагу,
не страху наказания,
а тому неведомому и
бессознательному, что долго еще будет водить человечество на кровавую бойню
- самую крупную причину всевозможных людских бед и страданий.
За кладбищем открылась широкая и глубокая долина, уходившая из глаз в
туман. Дождь пошел сильнее; кое-где, далеко-далеко, тучи, раздаваясь,
пропускали солнечный луч; тогда косые и прямые полосы дождя сверкали
серебром. По зеленым склонам долины ползли туманы; сквозь них можно было
различить длинные, вытянувшиеся колонны войск, шедших впереди нас. Изредка
блестели кое-где штыки; орудие, попав в солнечный свет, горело несколько
времени яркою звездочкою и меркло. Иногда тучи сдвигались: становилось
темнее; дождь шел чаще. Через час после выступления я почувствовал, как
струйка холодной воды побежала у меня по спине.
Первый переход был невелик: от
Кишинева до деревни Гаурени всего
восемнадцать верст. Однако, с непривычки нести на себе фунтов двадцать пять
- тридцать груза, я, добравшись до отведенной нам хаты, сначала даже сесть
не мог: прислонился ранцем к стене да так и стоял минут десять в полной
амуниции и с ружьем в руках. Один
из солдат, идя на кухню за обедом,
сжалившись надо мной, взял и мой котелок; но когда он пришел, то застал
меня спящим глубоким сном. Я проснулся только в четыре часа утра от
нестерпимо резких звуков рожка, игравшего генерал-марш, и через пять минут
снова шагал по грязной глинистой дороге, под мелко сыпавшим, точно сквозь
сито, дождиком. Передо мною двигалась чья-то серая спина с навьюченным на
Стр.1