Всеволод Михайлович Гаршин. Денщик и офицер
--------------------------------------------------------------------------OCR,
spellcheck: Pirat
Доп. правка: В. Есаулов, 14 декабря 2004 г.
----------------------------------------------------------------------------
Разденься! - сказал доктор Никите, неподвижно стоявшему, устремив
глаза в неизвестную далекую точку.
Никита вздрогнул и торопливо начал расстегиваться.
- Живей, братец! - нетерпеливо крикнул доктор. - Видишь, сколько вас
здесь.
Он показал на толпу, наполнявшую присутствие.
- Поворачивайся... очумел... - заговорил в помощь ему унтер-офицер,
приставленный к мере.
Никита заторопился, сбросил рубашку и штаны и остался совершенно
нагим. Нет ничего прекраснее человеческого тела, - множество раз было
говорено кем-то, когда-то и где-то; но если бы тот, кто в первый раз
произнес это изречение, жил в семидесятых годах текущего столетия и увидел
голого Никиту, он, наверно, взял бы свои слова назад.
Перед присутствием по воинской повинности стоял низенький человек, с
несоразмерно большим животом, унаследованным от десятков поколений предков,
не евших чистого хлеба, с длинными, вялыми руками, снабженными огромными
черными и заскорузлыми кистями. Его длинное неуклюжее туловище поддерживали
очень короткие кривые ноги, а всю фигуру венчала голова... Что это была за
голова! Личные кости были развиты совершенно в ущерб черепу; лоб узок и
низок, глаза, без бровей и ресниц, едва прорезывались; на огромном плоском
лице сиротливо сидел крошечный круглый нос, хотя и задранный вверх, но не
только не придававший лицу выражения высокомерия, а напротив, делавший его
еще более жалким; рот, в противность носу, был огромен и представлял собою
бесформенную щель, вокруг которой, несмотря на двадцатилетний возраст
Никиты, не сидело ни одного волоска. Никита стоял, понурив голову, сдвинув
плечи, повесив плетьми руки и поставив ступни носками немного внутрь.
- Обезьяна, - сказал полненький живой полковник, воинский начальник,
наклонясь к молодому и тощему, с красивой бородой, члену земской управы. -
Совершенная обезьяна.
- Превосходное подтверждение теории Дарвина, -
процедил член, на что полковник одобрительно помычал и обратился к
доктору.
- Да что, конечно, годен! Парень здоровый, - сказал тот.
- Но только в гвардию не попадет. Ха-ха-ха! - добродушно и звонко
закатился полковник; потом, обратясь к Никите, прибавил спокойным тоном: -
Через неделю явись. Следующий, Парфен Семенов, раздевайся!
Никита начал мешкотно одеваться, руки и ноги не слушались его и не
попадали туда, куда им следовало. Он шептал что-то про себя, но что именно
- должно быть, и сам не знал; он понял только, что его признали годным к
службе и что через две недели его погонят из дому на несколько лет. Только
одно это и было у него в голове, только одна эта мысль и пробивалась сквозь
туман и оцепенение, в котором он находился. Наконец он справился с
рукавами,
опоясался и пошел из комнаты,
освидетельствование.
согнутый, встретил его в сенях.
- Забрили? - спросил он.
Никита не отвечал,
где происходило
Старик лет шестидесяти пяти, маленький, совсем
и старик понял, что забрили, и не стал
расспрашивать. Они вышли из управы на улицу. Был ясный, морозный день.
Толпа мужиков и баб, приехавших с молодежью, стояла в ожидании. Многие
топтались и хлопали руками; снег хрустел под лаптями и сапогами. Пар валил
от закутанных голов и маленьких лохматых лошаденок; дым поднимался из труб
городка прямыми высокими столбами.
- Взяли, Иван, твоего-то? - спросил старика дюжий мужик в новой
дубленке, большой бараньей шапке и хороших сапогах.
- Взяли, Илья Савельич, взяли. Захотел господь обидеть...
- Что ж ты теперь делать будешь?
- Что ж тут делать... Воля господня... Один в семье был помощник, и
того нет...
Иван развел руками.
- Тебе бы его раньше усыновить, - внушительно сказал Илья Савельич. -
Стр.1