Петр Матывецкий ХЛЕБНИКОВ – СТИХИЯ И МЕРА* Поэзия Хлебникова стихийная и одновременно рафинированная, необыкновенно спонтанная – и искусная. <...> Это позволяет ей создать из творческого хаоса такой порядок, который не убивает силу стихии и, изобилуя пейзажами, предметами, явлениями, божественными и человеческими существами, утопиями и жестокостями истории, не подавляет стремления к необъятному. <...> Хлебников принадлежит к числу тех немногих поэтов, которые приравнивали свое произведение к целому миру и чувствовали ритмы этого целого, его внутренние формы, дробления, соединения, потоки материи и энергии. <...> Слово будто сосуд, черпающий и переливающий красоту мира. <...> Потому что слова не отсылали меня к своим далеким, часто скрытым и додумываемым значениям-ссылкам, но непосредственно сияли, соблазняли сами по себе, своей красотой, 38 Хлебников – стихия и мера сами уже были миром, не до конца понятым, а значит, тем более, настоящим миром» (цит. по: с. <...> Однако то, что было драмой его времени, бременем легло также на поэзию Хлебникова, отягощая ее не-красотой, сарказмом, трагедией… Хлебников разработал множество видов своего поэтического языка, множество перешейков, через которые с разной скоростью пробивал себе дорогу стихийный напор его воображения. <...> Вместе с тем не чужда Хлебникову и высокая гражданственная риторика, присутствующая, например, в стихотворении о Лермонтове, начинающемся сурово и патетично: На родине красивой смерти – Машуке, Где дула войскового дым Обвил холстом пророческие очи, Большие и прекрасные глаза, И белый лоб широкой кости… («На родине красивой смерти») Есть в этом тоне достоинство языка, противостоящего величию событий и их актеров. <...> Естественной средой была здесь мифическая легкость метаморфоз, свободная и спонтанная переработка материи мира и истории. <...> И еще мифическая без-трагичность смерти – как в сказке. <...> Тем сильнее контраст, когда в поэтических репортажах ему приходилось <...>