(Щербакова)* Одна из отличительных черт жизни на чужбине – это то, что близкие люди всегда остаются близкими. <...> Может быть, от невероятной географической удаленности от Родины и жизни в своеобразной культурной и социальной капсуле – в скафандре, который запаивается герметично и навсегда. <...> Там, внутри этого скафандра, – пронзительные, согревающие, просветляющие воспоминания, мысли, видения, голоса: временного измерения вычитанием, сложением, делением жизнь в скафандре просто не знает. <...> Я не вижу Наташу вне Евгения Петровича. <...> Их внутренняя связь казалась такой всеобъемлющей, что каждое слово, жест, интонация Наташи немедленно находили отзвук, реакцию в Евгении Петровиче и наоборот. <...> Наташа была ошеломляющей: красавица, умница, женщина с «тайной», глубокая, как океан, на берегу которого я живу. <...> Путеводная звезда Наташиного внимания, ее дружеского расположения осветила мой путь, укрепила мой дух на многие, многие годы. <...> Я хорошо помню ее голос – певучий, мягкий, когда Наташа говорила с Евгением Петровичем, со своей мамой или рассказывала об их жизни в Сан-Франциско, путешествиях, друзьях. <...> Голос сгущался, оседал, твердел, когда Наташа говорила о научных разногласиях с коллегами, спорных ситуациях, моментах, когда нужно было сделать выбор: моральный, профессиональный, гражданский. <...> Она кормила меня, поила чаем, поощряла, наставляла, обнадеживала – и не было в те благословенные вечера дома уютнее, благожелательнее, теплее, чем дом Наташи и Евгения Петровича. <...> * Анна Васильева (Щербакова) – профессор Монтерейского института международных исследований (Калифорния, США). <...> № 1 (3) Наташа ходила легкой быстрой походкой, словно танцевала и очаровывала сочетанием неподдельной, почти детской искренности и глубокого интеллекта. <...> Я всегда думаю о Наташе, когда вижу ландыши. <...> Эти цветы появляются в Москве в мае – чудо светящихся фарфоровой белизной колокольчиков, не растущих в Сибири, откуда я родом, и в Калифорнии, где я <...>