Этот принцип оформляется у герояповествователя, советского прозаика и журналиста, названного Глебом Елаховым, — в процессе перестановки мебели. <...> Вселяясь в номер Дома творчества (еще не раскуроченного, то есть не распроданно го по законам рынка), Глеб передвигает тудасюда письменный стол, лежак и прочие принадлежности писательской работы, приговаривая: «Ничего лишнего! <...> Евгений Богданов вовсе не тот литератор, которому внове «правильное освещение письмен ного стола» и сосредоточенность в момент творчества. <...> Какникак, четыре с полови ной десятка лет работы прозаика2 , полторы дюжины книг за плечами, несколько лауреатских премий, опыт. <...> К этим языковым подвигам у Богданова вообще особый вкус, но и сибирское детство сказывается, проведенное в семье сельских учителей под мелодии языка, влетающие через окна с улицы. <...> А 248 его, Евгений Богданов, на всю жизнь присягнул поселку Варгаши), — но в контексте страны, которая выстраивается на сибирских чащобах и пустошах. <...> » В этом кругопутстве, воссозданном опытной рукой, Богданов расставляет – изредка, но продуманно — одиночные фигуры, загадочно узнаваемые ориентиры порядка в квакающем жизненном болоте. <...> Залп А пока что, покинув эти исторические силуэты (там есть еще и хорват Оська, будущий югославский президент, но его явление пусть комментируют югославянове ды), я окунаюсь в то болото, в загадочном взаимодействии с которым представлены у Богданова эти железноузнаваемые ориентиры. <...> Хорошо держит стилистическую планку писатель Евгений Богданов. <...> Меж тем в той части, где описывается последний год жизни императора Нико лая и его семьи, Богданов действительно доискивается правды, похожей на ад, и, хотя об этой старой уже драме написано сейчас куда больше, чем о событиях 1990х годов (гибель Николая представлена уже и в театре, и в кинематографе), Богданов заставляет нас осмыслить эту драму с той остротой и глубиной, которые даются лишь настоящему <...>