В. З. Головина (Воронина)
МОЕ ЗНАКОМСТВО С А. Н. ОСТРОВСКИМ
Источник: А. Н. Островский в воспоминаниях современников. Серия литературных мемуаров.
Под общей редакцией В. В. Григоренко, С. А. Макашина, С. И. Машинского, Б. С. Рюрикова. М.,
"Художественная литература", 1966. Подготовка текста, вступительная статья и примечания А. И.
РЕВЯКИНА
OCR Бычков М.Н.
Познакомилась я с Александром Николаевичем в Самаре в зиму 1847 или 1848 года 1, не помню
хорошенько.
Помню только, что Александр Николаевич где-то служил 2 и приехал в Самару с Евгением
Николаевичем Эдельсоном в качества "дельца", над чем они оба очень смеялись. Приехали они по
поручению одной дамы, которая жила тогда в Москве и имела в Самаре какие-то недоразумения с
своими родственниками. Эта дама была приятельницей одной из моих сестер и еще задолго до их
приезда письменно рекомендовала моей матери этих молодых людей.
Об Эдельсоне я уже много прежде слышала от моих сестер, которые видали его в Москве. Он
тогда увлекался Лессингом, переводил его "Лаокоона", и сестры мои находили его очень умным и
интересным. Одна из них даже описала в очень поэтичном четверостишии рыжую голову Эдельсона:
Бог великих дум хранилищем
Вашу голову избрал,
Потому, как над святилищем,
Золотой покров ей дал.
Про Островского говорили, что он тоже "пописывает", и потому их приезд очень интересовал
меня. Наконец они приехали, и как только я услыхала, что они у нас, вышла в гостиную и тотчас же
узнала, по рассказам, белого, розового, с красивыми чертами лица, рыжего и кудрявого Эдельсона и
догадалась, что бледный, высокий, тонкий, с большим лбом и совсем прямыми белокурыми волосами
молодой человек должен быть Островский. Эдельсон уже говорил что-то горячо и интересно, вовлекая
всех в разговор; белокурый молодой человек больше молчал и казался очень застенчивым и
незанимательным, хотя смотрел на нас как-то не совсем просто, что меня против него сразу вооружило.
В провинции в то время гостеприимство было самое радушное, и эти молодые люди остались у нас
обедать, а впоследствии все время, свободное от занимавшего их дела, проводили у нас или вместе с
нами у наших знакомых.
На другой же день Эдельсон сообщил нам, что Островский написал комедию из купеческого
быта, что рукопись с ним в Самаре и что если его хорошенько попросить, то он, пожалуй, прочитает ее
нам, потому что вообще перечитывать свою комедию ему полезно. Все тотчас же стали просить
Островского, он очень мило и просто согласился и сам пошел на свою квартиру за рукописью. В его
отсутствие Эдельсон начал внимательно приготовлять все для чтения на круглом столе нашей гостиной:
поставил свечи, потребовал графин с водой и стакан и подошел ко мне с просьбой принести карандаш,
который надобно положить под руку Александра Николаевича, потому что он обыкновенно много
поправляет в своей рукописи во время чтения. Я принесла карандаш, но мне казалось, что Эдельсон
слишком носится со своим "сочинителем" и что решительно ничего нельзя ожидать хорошего от этого
неразговорчивого молодого человека, который ни разу еще не сказал ничего остроумного, ничего
особенно выдающегося. В знак безмолвного протеста я села в угол с большим моим приятелем,
мальчиком моих лет, Сашенькой П., который отлично умел всех представлять и уже с первого свидания с
Островским точь-в-точь изображал его, с манеры говорить несколько в нос до привычки держать
большой палец в верхней бутоньерке фрака. Сашенька тоже уверял меня, что, кроме смеха над самим
автором, из пьесы белокурого господина ничего не выйдет. Он кстати напомнил мне, как я недавно
прорвалась смехом прямо в лицо одного нашего местного поэта в то время, как он читал самое
патетическое место своего произведения, и какой строгий выговор я тогда получила от моей матери. Но
нужно сказать несколько cлов о тогдашнем самарском обществе, чтобы показать среду, в которую попал
Александр Николаевич.
Стр.1