М. В.Михайлова
"Не бойся смерти и разлуки ..."
(Вступительная статья к книге Г. Чулкова "Тайная свобода")
В первые два десятилетия ХХ века имя Георгия Ивановича Чулкова (1879-1939) появлялось на
страницах периодических изданий с завидной регулярностью. Поэт, критик, прозаик, активнейший
деятель символизма, он был широко известен читателям. Не обладая выдающимся талантом, отличавшим
его собратьев по символизму - А.Блока, В.Иванова, Андрея Белого, Чулков тем не менее играл весьма
заметную роль в литературном процессе своего времени, оказываясь неизменным участником
литературных и окололитературных событий. Он и посетитель знаменитой ивановской "Башни", и
создатель пресловутой теории мистического анархизма, и постоянный спутник Блока в его блужданиях по
петербургским кабачкам в снежные ночи 1907 года, и незадачливый возлюбленный Любови Дмитриевны
Менделеевой (этот треугольник, а считая Н. Волохову, и четырехугольник, стал основой сюжета его
повести "Слепые", 1911), и участник острых дискуссий в среде художников, и многое, многое другое, о
чем он рассказал в своих воспоминаниях "Годы странствий". Его юность окружена была романтическим
ореолом: в 1901 студента медицинского факультета Московского университета Георгия Чулкова,
агитировавшего "за революцию", арестовали и сослали в Сибирь. И еще несколько лет после
освобождения (на самом деле побега в 1903) он находился под гласным надзором полиции. Несмотря на
столь бурную жизнь, Чулков до революции 1917 года успевает выпустить шеститомное собрание
сочинений, романы "Сатана", "Сережа Нестроев", "Метель", несколько книг рассказов, статей, очерков.
И на протяжении всего творческого пути, который длился без малого 40 лет, Чулков писал стихи.
Он заявил о себе как о поэте уже в первой книге "Кремнистый путь" (М., 1904), которой в качестве
эпиграфа были предпосланы строки стихотворения "Выхожу один я на дорогу". Помимо лермонтовских
мотивов, во многих стихотворениях ощущалось влияние Тютчева. Однако поначалу дух благородных
традиций литературы Х1Х века все же терялся в его поэзии среди модернистских стенаний, имеющих в
первую очередь декадентскую родословную. В ранних стихах Чулкова отчетливо просматривалось и
подражание кумирам поэзии Серебряного века - Блоку и Брюсову.
Книга вызвала в целом негативную реакцию. Правда, Брюсов, впоследствии литературный недруг
Чулкова, отметил "изысканные звукоподражательные стихи", "желание увидать то, чего другие не видят",
но в целом оценил ее только как "попытки и опыты" [1]. Более доброжелательным был отзыв поэтессы
Поликсены Соловьевой (Allegro), сестры философа Вл.Соловьева. Второй поэтической книгой Чулкова
стал сборник "Весною на север" (1908). В нем была помещена знаменитая "Гагара", которую любил
декламировать А.Блок. Свои лучшие стихи 1904-1909 годов поэт соединил в четвертом томе собрания
сочинений (СПб., 1911).
[1] - Брюсов В. Среди стихов. М., 1990. С. 102.
Наибольшей удачей принято считать "Стихотворения Георгия Чулкова" (М., 1922). Эта книга
явилась переломной в творчестве поэта, поскольку центральное место в ней занял цикл "Испытание",
написанный в связи с горем, постигшим Георгия Ивановича и Надежду Григорьевну Чулковых: в 1920 от
менингита умер их поздний, долгожданный, необычайно одаренный (он уже писал стихи) ребенок - сын
Володя. С этого времени в поэзию Чулкова проникают религиозные мотивы, которые тесно
переплетаются с раздумьями о России, ее судьбе, ее будущем. Тема России начинает звучать грозно,
предостерегающе и всегда завершается трагическими аккордами. Но время погружения в "сумрак" (так
назван один из разделов книги) становится и временем просветления, т.к. художнику открываются
христианские ценности. Как писал он незадолго до кончины в письме-завещании: "Личная моя жизнь <...>
была слепая. И до сего дня я влачу бремя моей слепоты и греха. Но видит Бог, я был "алчущим и
жаждущим правды" <...>". После потери сына ему открылась "Истина, что две тысячи лет назад была
воплощена до конца и явлена была человечеству в своей единственности и абсолютности" [2]. С этого
времени он начинает дышать воздухом "тайной свободы" и даже находит в себе силы быть бодрым и
жизнерадостным. И всех, знающих о его горе и преследующей тяжелой болезни легких, которая делала
невозможным почти каждый вздох, поражало, что, несмотря на все муки, поэт готов был восклицать:
"Осанна! Осанна!". Такое "приятие мира" проистекало из его понимания православия как "веселой"
религии. Ведь он и Достоевского считал "веселым" писателем, поскольку тот "все ужасы и кошмары
человеческой жизни" описывал с точки зрения "святынь", оправдывающих все пути, т.е. находил выход из
всех мучений" [3].
Стр.1