* * * Арсению Люблю твое неровное тепло, могильщик лета, месяц листопада, когда еще беспечна колоннада дерев, чьи корни холодом свело. <...> 1979 * * * Месяц профилей литых с ископаемых монет подошел н встал впритык - значит, лето на исходе. <...> Счастлив тот, кому знаком безмятежный променад с утонченным знатоком комментариев к Гомеру. <...> Минули сроки, глупцу отведенные снова: жест недалекий, небрежность движенья слепого - и полегли в пограничье тузы и шестёрки, выпали дни - о, как нынче романсы жестоки! <...> Если б не эта, не эта, не эта попытка, если б не лето, не глупое счастье избытка, мне б никогда не дойти до такого паденья, где и следа не найти от былого паренья. <...> От полёта зоркого оторваны, звездам отцветающим навстречу понесут огни таксомоторные глупую беспечность человечью. <...> Время пришло - бесполезна отвага: значит, наверх не осталось ни шага - время слепцу ненадёжной стопою снова опору искать под собою. <...> Если за бездной, в стеклянной неволе мутно томится свинцовое поле - значит, заброшено в жирное время Искариотово черное семя. <...> Птичье биенье и нежное зарево, что половину души не пожрало - плата за пот, за газетное варево, за перековку мечей на орала. <...> Лепятся снега пушистые варежки к незамерзающим окнам столетья, сыплют мазурками польские барышни, вздохи, признания и междометья. <...> У локтей, торчащих из окон, выходит срок - по расшатанной памяти жмёт последний трамвай. <...> Это значит, что времени там, впереди - вагон - ведь не больший, на самом деле, вкусил я срам? <...>