Яков ХРОМЧЕНКО Ворота фараона Сначала нарисуйте бороду. <...> Не забудьте только, что она такая же белая, как остаток волос на голове, и такая же курчавая, как пейсы, соединяющие ее с этими волосами. <...> Теперь из тесного пространства, оставшегося в вашем распоряжении, выпустите белые брови и поместите под одной из них белый, с бельмом, глаз. <...> Остальное — кругленькое тельце, одетое в лагерную телогрейку, быстрые, вопреки возрасту, ножки и маленькие любопытные ручки — не столь уж существенно. <...> А чтобы оживить этот портрет, постарайтесь услышать картавый, с шепелявостью, тенорок и вообразить самую невообразимую смесь из идиш, русского и иврита, какая когда-либо звучала под благословенным небом Унженского исправительнотрудового лагеря ГУЛЛП МВД СССР или — короче — УнжЛага. <...> Что же касается 24 ОЛП, на котором исправлялся Хацернов, то это и не остров был, а так, нечто, воображаемая точка в пространстве. <...> Ну можно ли серьезно говорить об Отдельном Лагерном Пункте, на котором изготовляют конторские счеты какието там полторы тысячи зэков, не способные из-за возраста или увечий пропускать сталь сквозь дерево на лесоповальных угодьях УнжЛага? <...> Дорисуйте сверху крупную голову с черно-сивыми курчавыми волосами, одутловатые щеки и заплывшие, но все еще острые и внимательные глаза. <...> И вот они стоят рядом у вахты, хозяин и начальник 24 ОЛП, старший лейтенант Степан Гаврилович 28 Цокур, по прозвищу Батя, и з/к Хацернов, последний из последних на этой забытой Богом точке в пространстве. <...> Они говорят, и разговор их высок, как небо над бараками, и необъятен, как аппетит доходяги. <...> — Вот опять к тебе приезжала дочь с жирной передачей, — гудит сквозь одышку Батя Цокур. <...> — Не единым хлебом жив человек, — канторским тенорком возражает Хацернов, и ручка его похлопывает по животу, скромно покоящемуся в тени грозного живота Бати. <...> Или вы, гражданин начальник, кушаете по утрам один-таки голый хлеб? <...> — В моей столовой зэки получают все, что положено <...>