Лидия Чарская
ЗАПИСКИ МАЛЕНЬКОЙ ГИМНАЗИСТКИ
Повесть
Глава I
В чужой город, к чужим людям
Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! - стучат колеса, и поезд быстро мчится все вперед и вперед.
Мне слышатся в этом однообразном шуме одни и те же слова, повторяемые десятки, сотни, тысячи
раз. Я чутко прислушиваюсь, и мне кажется, что колеса выстукивают одно и то же, без счета, без конца:
вот так-так! вот так-так! вот так-так!
Колеса стучат, а поезд мчится и мчится без оглядки, как вихрь, как стрела...
В окне навстречу нам бегут кусты, деревья, станционные домики и телеграфные столбы,
наставленные по откосу полотна железной дороги...
Или это поезд наш бежит, а они спокойно стоят на одном месте? Не знаю, не понимаю.
Впрочем, я многого не понимаю, что случилось со мною за эти последние дни.
Господи, как все странно делается на свете! Могла ли я думать несколько недель тому назад, что
мне придется покинуть наш маленький, уютный домик на берегу Волги и ехать одной-одинешеньке за
тысячи верст к каким-то дальним, совершенно неизвестным родственникам?.. Да, мне все еще кажется,
что это только сон, но - увы! - это не сон!..
- Петербург! - раздался за моей спиной голос кондуктора, и я увидела перед собою его доброе
широкое лицо и густую рыжеватую бороду.
Этого кондуктора звали Никифором Матвеевичем. Он всю дорогу заботился обо мне, поил меня
чаем, постлал мне постель на лавке и, как только у него было время, всячески развлекал меня. У него,
оказывается, была моих лет дочурка, которую звали Нюрой и которая с матерью и братом Сережей жила в
Петербурге. Он мне и адрес даже свой в карман сунул - "на всякий случай", если бы я захотела навестить
его и познакомиться с Нюрочкой.
- Очень уж я вас жалею, барышня, - говорил мне не раз во время моего недолгого пути Никифор
Матвеевич, - потому сиротка вы, а Бог сироток велит любить. И опять, одна вы, как есть одна на свете;
петербургского дяденьки своего не знаете, семьи его также... Нелегко ведь... А только, если уж очень
невмоготу станет, вы к нам приходите. Меня дома редко застанете, потому в разъездах я все больше, а
жена с Нюркой вам рады будут. Они у меня добрые...
Я поблагодарила ласкового кондуктора и обещала ему побывать у него...
- Петербург! - еще раз выкрикнул за моей спиной знакомый голос и, обращаясь ко мне, добавил: -
Вот и приехали, барышня. Дозвольте, я вещички ваши соберу, а то после поздно будет. Ишь суетня какая!
И правда, в вагоне поднялась страшная суматоха. Пассажиры и пассажирки суетились и
толкались, укладывая и увязывая вещи. Какая-то старушка, ехавшая напротив меня всю дорогу, потеряла
кошелек с деньгами и кричала, что ее обокрали. Чей-то ребенок плакал в углу. У двери стоял шарманщик
и наигрывал тоскливую песенку на своем разбитом инструменте.
Я выглянула в окно. Господи! Сколько труб я увидала! Трубы, трубы и трубы! Целый лес труб! Из
каждой вился серый дымок и, поднимаясь вверх, расплывался в небе. Моросил мелкий осенний дождик, и
вся природа, казалось, хмурилась, плакала и жаловалась на что-то.
Поезд пошел медленнее. Колеса уже не выкрикивали свое неугомонное "вот так-так!". Они
стучали теперь значительно протяжнее и тоже точно жаловались на то, что машина насильно задерживает
их бойкий, веселый ход.
И вот поезд остановился.
- Пожалуйте, приехали, - произнес Никифор Матвеевич.
И, взяв в одну руку мой теплый платок, подушку и чемоданчик, а другою крепко сжав мою руку,
повел меня из вагона, с трудом протискиваясь через толпу.
Глава II
Стр.1