поэзия Николай Панченко "Я верую Первому Слову. <...> В городе на воде, как Константинополь: зеленый холм под небом. <...> В этом городе я должен был вырасти садоводом или огородником, купцом или ямщиком: Хорем или Калинычем. <...> Я читаю о себе — в журналах и в словарях —и не понимаю: о ком это? <...> Если надо было дойти до отчаяния, как Солженицын, чтобы ценой жизни прокричать: "Жить не по лжиГ Каждый из нас, кто прокричал это, дошел до отчаяния. <...> И каждый раз — ценой жизни: Тем все равно, кто не служил тебе. <...> Кистень и нож в твоих крюкатых пальцах. <...> Но был момент: Еще ты жил и жал, Людей сажал, верша двуострый выбор, Когда, вильнув, из рук твоих я выпал, Вонзился в пол и звонко задрожал. <...> 1953 Но еще до того, как "вильнуть" (я не боюсь этого слова: что, как не виляние "жизнь на два профиля") — еще до того, как решиться посметь "выпасть из ЕГО рук!', понять преступность ЭТОЙ своей жизни, надо было увидеть ее со стороны, стать хотя бы на миг не участником и, конечно, еще не судьей, но хотя бы свидетелем этого адского процесса века: Мы — свидетели в большом и людном зале. <...> — Посудачить, как за стенкой, за тобой, Похихикать, как над крышей, надо мной. <...> 1965 Я счастлив, что случилось мне увидеть начало конца этого кошмара. <...> Это я принял в сердце (оно убывало, как шагреневая кожа) на войне. <...> Об этом моя "Баллада о расстрелянном сердце". <...> А сам завершаюсь И только страх за Россию не дает мне выдохнуть светло и легко эти стихи: 135 ГРАНИ Г* 186 ПАМЯТИ ОСИПА МАНДЕЛЬШТАМА Завершен ье — отважное дело: Это — сверх! <...> И предел, и незнанье предела, И провал, и его торжество. <...> Это больше не слово поэта, Что и начерно и без конца. <...> Это набело, это без цвета, Как глухое лицо мертвеца. <...> Мы умрем — И отборные суки Сядут наши дела завершать. <...> И остались — как были! — нелюди, И кнутами прибитый сброд, Как дождями пыль, где ковыль и степь Все и каждый — один из тех. <...> А когда не один мильён — Что же делать с ним <...>