Постсоветское литературоведение и искусствоведение, как и современное подлинное, не массово-потребительское искусство, все более определенно и уверенно занимается тем, чтобы «затянуть огромную рваную рану 70-ти лет революции», «на том краешке раны – сидит Серебряный век, а мы – на этом краю закипаем»1. <...> Одним из таких вырубленных революцией явлений русского духа эпохи модерна был Н. Клюев <...> И именно Клюев в наше время актуален, как никогда. <...> В свете вышесказанного огромное значение приобретают искусствоведческие работы, раскрывающие новые аспекты творческой жизни России, а особенно такие объемные и глубокие, как книга Е.И. Марковой «Родословие Николая Клюева. <...> Нужно отметить, что Е.И. Маркова является одним из наиболее видных исследователей творчества поэта-«новокрестьянина». <...> Она уже внесла неоценимый вклад в зарождающееся «клюеведение», прежде всего своим главным трудом – монографией «Творчество Николая Клюева в контексте севернорусского словесного искусства» (1997). <...> В этой работе исследователь показала связь клюевского текста с национальным языковым кодом. <...> Во введении к книге указывается на специфику клюевского автобиографического цикла: лишь два из восьми текстов написаны непосредственно рукой поэта, остальные записаны другими людьми с его слов. <...> «Клюевский цикл – это путь поэта к Слову, ибо “в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог” (Ин. <...> 43, текст II «Гагарья судьбина»), и контаминация «жития мученика» и «рекрутских плачей» (с. <...> Все приведенные в данной главе тексты публикуются по книге «Николай Клюев. <...> Словесное древо», изданной В.П. Гарниным в 2003 г. Вторая глава «Евангельский текст в автобиографическом цикле Николая Клюева» посвящена евангельскому контексту родословия поэта. <...> С одной стороны, Клюев был подлинным мистиком в ортодоксальном значении этого слова, т.е. человеком, для которого общение с Богом не менее реально, 201 чем общение с людьми, а обретение святости воспринимается <...>