В первые годы, когда все казалось, что только передохнуть присел и через минуту дальше двигаться надо, в обшарпанном сундучишке единственным достоянием сохранял полковничью форму с тренькающими орденами. <...> Николай Кондратьич о своей «бывшести» умалчивал: отчасти из скромности, отчасти из боязни насмешек со стороны юнцов, для которых «полковник» — давно уже из. чина превратилось в кличку. <...> Форма с тренькающими орденами из обшарпанного сундучишки переползла в солидный, пузатый сундук и покрылась дребеденью, ненужной и пошлой в веках ожидания, но такой необходимой в жизни примирившегося. <...> Арский приходил к Николай Кондратьичу исключительно и только для умных разговоров. <...> Период ожидания преломился у Арского в период беготни, беглого пересчета шанхайских улиц и суетливой погони за мелким китайским рублем. <...> Но, приходя к Николай Кондратьичу, оставлял Арский за дверями свою хлопотливую заботу о послезавтрашнем дне. <...> Взалкавшая на бессердечных шанхайских мостовых, душа его искала живой воды и порой находила ее в густо затянутой плесенью каморке Николай Кондратьича. <...> Николай Кондратьич степенно помахивал молотком, потрясая седеющей бородой над каждым забитым гвоздем, Арский суетливо подергивал примусный насос, зачем-то закрывая его от хозяина тщедушной спиной своей. <...> Арский, весь как-то сжимаясь и ссыхаясь, с трудом укладывался на трехногую табуретку. <...> Это как огненная купель: все очистятся, и сразу другая жизнь придет. <...> С такой жадностью, с таким упоением рисовал он картину близящейся войны, что невольно начинал Николай Кондратьич представлять себе марширующие колонны — все в разных формах, все под разными знаменами. — и куда-то между ними пытался он всунуть и себя. <...> Налетит ветер, шелестнет ветками, столкнутся плоды, наклонятся друг к о другу, ту т бы и связаться им накрепко судьбой, — ан нет, летит ветер дальше, и вот уже те, что едва не породнились, снова далеки друг от друга и снова безразличны их <...>