Иван Алексеевич Бунин
ТРИ РУБЛЯ
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
В тот летний вечер я приехал из деревни в наш уездный город по железной дороге, часу в
девятом. Было еще жарко, от туч сумрачно, надвигалась гроза. Когда извозчик помчал меня, подымая
пыль, от вокзала по темнеющему полю, сзади вдруг что-то вспыхнуло, дорога впереди на мгновенье
озарилась золотом, где-то прокатился гром и крупными звездами зашлепал по пыли и пролетке быстрый,
редкий дождь, тотчас, же прекратившийся. Потом пролетка, сорвавшись под изволок с мягкой дороги,
задребезжала по каменному мосту через пересохшую речку. За мостом дико чернели и металлически
пахли городские кузни. На дороге в гору горел запыленный керосиновый фонарь...
В гостинице Воробьева, лучшей в городе, мне, как всегда, отвели комнату со спальней за
перегородкой. Воздух в этой комнате с двумя затворенными окнами за белыми коленкоровыми
занавесками был горяч, как в печи. Я приказал коридорному отворить окна настежь, принести самовар и
поскорей подошел к окну: в комнате дышать было нечем. За окном уже чернела темнота, в которой то и
дело вспыхивали молнии, теперь уже голубые, и катился точно по ухабам гул грома. И, помню, я
подумал: до того ничтожный городишко, что даже непонятно, зачем так грозно вспыхивает над ним этот
великолепный голубой свет и так величественно грохочет, сотрясается мрачное, невидимое небо. Я
пошел за перегородку и, снимая с себя пиджак и развязывая галстук, услыхал, как влетел с самоваром на
подносе коридорный и стукнул в круглый стол перед диваном. Я выглянул: кроме самовара,
полоскательницы, стакана и тарелки с. булкой, на подносе была еще чашка.
- А чашка зачем? - спросил я.
Коридорный ответил, заиграв глазами:
- Там вас одна барышня спрашивает, Борис Петрович.
- Какая барышня?
Коридорный пожал плечом и манерно усмехнулся.
- Понятно какая. Очень просила впустить, обещала рубль на чай, если хорошо заработает.
Видела, как вы подъехали...
- Из уличных, значит?
- Ясное дело. Таких у нас никогда незаметно было: приезжие обыкновенно за барышнями к Анне
Матвеевне посылают, а тут вдруг какая-то сама входит. Ростом замечательная и вроде гимназистки.
Я подумал о скучном вечере, который предстоял мне, и сказал:
- Это забавно. Впусти ее.
Коридорный радостно исчез. Я стал заваривать чай, но в дверь тотчас постучали, и я с
удивлением увидал, как, не дожидаясь ответа, в комнату развязными шагами больших ног в старых
холщовых туфлях вошла рослая девушка в коричневом гимназическом платье и соломенной шляпке с
пучком искусственных васильков сбоку.
- Вот шла и забрела на огонек к вам, - с попыткой иронической усмешки сказала она, отводя в
сторону темные глаза.
Все это было совсем не похоже на то, что я ожидал, я слегка растерялся и ответил не в меру
весело:
- Очень приятно. Снимайте шляпку и присаживайтесь чай пить.
За окнами вспыхнуло уже фиолетово и совсем широко, гром прокатился где-то близко и
предостерегающе, в комнату пахнуло ветром, и я поспешил затворить окна, обрадовавшись возможности
скрыть свое смущение. Когда я обернулся, она сидела на диване, сняв шляпку и закидывая назад
стриженые волосы продолговатой загорелой рукой. Волосы у нее были густые, каштановые, лицо
несколько широкоскулое, в веснушках, губы полные и сиреневые, глаза темные и серьезные. Я хотел
шутливо извиниться, что я без пиджака, но она сухо посмотрела на меня и спросила:
- Сколько вы можете заплатить?
Я опять ответил с деланной беспечностью:
- Успеем еще сговорится! Выпьем прежде чайку.
- Нет, - сказала она, хмурясь, - я должна знать условия. Я меньше трех рублей не беру.
- Три так три, - сказал я с той же глупой беспечностью.
Стр.1