Иван Алексеевич Бунин
АПРЕЛЬ
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
В солнечное окно за нагретыми двойными рамами он увидал в воротах двора верхового молодого
работника, ездившего в Субботино на почту. Он в одной косоворотке выскочил на крыльцо - уже недели
две напрасно ждал письма из Москвы. Работник, возбужденный от быстрой езды, горячего апрельского
солнца и весеннего воздуха, еще резкого и прохладного, с раскрасневшимся лицом, пестрым от пятен
грязи, летевшей на него из-под копыт по дорожным лужам, бросил у крыльца поводья и стал рыться в
сумке, висевшей у него через плечо.
- Только всего, - весело сказал он, подавая два номера "Орловского вестника".
Картуз у него был сдвинут назад, глаза смотрели дружелюбно и ярко. Лошадь под ним была
потная, казалась тонкой от топких ног с белым железом новых подков и узлов подвязанного хвоста с
тугой репкой, сизой исподу и энергично отстающей от округлого орехового крупа, переливавшегося
великолепным лоском. "Все было прекрасно - и свежий воздух, и горячее солнце, и зазеленевший двор
усадьбы, и этот круп, и седло под работником, - все счастливы, просты, спокойны, здоровы, все, кроме
меня!" - с отчаянием подумал он, беря газеты.
- Вели Михайле оседлать мне Вороного, - решительно сказал он работнику и пошел в дом, "И
отлично, что не пишет! Давно пора послать все это к черту. Мне еще рано погибать из-за какой-то
развратной и ничтожной девчонки!" Он вошел в кабинет и навзничь лег на тахту, поправил под головой
скользкую сафьяновую подушку и вперил взгляд перед собой, мысленно смотря в ее воображаемый
образ, с ужасом чувствуя, что именно это, - эта развратность и женское девичье ничтожество ее, - мучит
его такою страстью и нежностью.
"Да, но не одна же она на свете! - вдруг сказал он себе. - Ведь все это есть и в Ганьке, и в
учительнице, и даже в Глашке..."
Он недавно ездил вечером на деревню к учительнице. Снега уже и тогда не было, только
морозило к ночи грязь и лужи. Он ехал верхом по деревенской улице, мимо ряда изб, направо, по
косогору, сходившего влево от него к речке; за речкой низко висела над другим берегом, над чернотой
полей, таинственно-тускло и как-то бесцельно светившая на речку и на ее долину луна; крыши изб
направо тоже неярко были освещены ею, а гребни их серебрились, точно снегом, от звезд за ними;
дальше, на краю деревни, была видна школа с большим освещенным окном. Он привязал лошадь к
лозинке против окна, взбежал на крыльцо, толкнул дверь в темные и холодные сени, потом в комнату
учительницы... Как чудесно было у нее! Пахло натопленной печкой и духами, па столе мягко горела
лампочка под фаянсовым абажуром. Сама она радовала здоровой прелестью своих восемнадцати лет, у
нее был живой, точно что-то ожидающий взгляд и влажно блестящие зубы; большие черные глаза за
черными ресницами имели что-то гробовое и вместе с тем были налиты молодой животной теплотой;
груди туго круглились под коричневым платьем, крепко подпитые чернью волосы отливали глянцем.
Она пришла в восхищение от его неожиданного приезда, тотчас уставила стол тарелочками с орехами,
пастилой и мармеладом, говорила быстро, спеша, прелестно картавя, он с жадностью смотрел на ее руки,
в которых она ловко и сильно трещала орехами, давя их один о другой, обонял ее теплое молодое
дыхание, запах подпаленных щипцами волос и головной плоти, когда она к нему наклонялась, кладя
перед ним очищенные ореховые ядра... "Да, поеду к ней!" подумал он, вспомнив все это, и сбросил ноги
с тахты, взглянув на часы. Было два часа, в доме было тихо и пусто, мама, как всегда, спала после обеда,
Глашка тоже, верно, заснула... Он посидел, волнуясь, думая, пойти к Глашке или нет? Страстно хотелось
пойти и жутко было: в доме ни души, мама спит. Глашка лежит там одна... Самое ужасное было то, что
она лицом похожа была на нее!
Глашу наняли с месяц тому назад, она приехала из города, служила там горничной. Она была
деревенская, но теперь, после зимы в городе, держалась не по-деревенски, и потому ее устроили не в
пример прежним, горничным. Ее поселили в комнатке в конце коридора, возле заднего крыльца. Там ей
поставили железную кровать с высокой периной, и она пышно убрала се стеганым голубым одеялом,
подушки покрыла накидкой с кружевами по краям, на умывальнике устроила нечто вроде туалета с
разными флакончиками и коробочками, и вся комнатка вскоре стала развратно пахнуть сладостью
дешевого мыла и розовой пудры.
Стр.1