Иван Алексеевич Бунин
ИСТОРИЯ С ЧЕМОДАНОМ
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
Начинается эта ужасная история весело, просто и гладко.
Дело происходит в доброе старое время, однажды весною.
Я молод, беспечен, легковерен, живу в Москве и собираюсь в свое первое путешествие в Турцию,
что, конечно, еще больше меня окрыляет, делает особенно легким в решениях, в поступках, в доверии к
жизни.
И вот наступает день моего отъезда, я начинаю укладывать вещи, вижу, что мой прежний
чемодан слишком мал, истрепан, и отправляюсь в Английский магазин, на Кузнецкий, чтобы купить
новый, большой, прочный.
Что такое чемодан? Это ближайший, интимнейший друг человека, - по крайней мере, в дороге, -
выбор которого требует, значит, немало ума, расчета, опытного и зоркого глаза, способности многое
предвидеть, взвесить, а еще и того, конечно, чтобы, выбирая вещь практично, выбрать вместе с тем нечто
такое, что не причинило бы ущерба и эстетическим вкусам, пренебрежение к которым может иной раз
сделать самую практичную покупку ненавистной. Что до чемодана, о котором идет эта повесть, то я
купил его совсем иначе: вне всяких мудрых правил, изложенных выше, без дум и размышлений, с
небрежнейшей быстротой, однако ж на редкость удачно. Так, во всяком случае, казалось сначала - и не
без оснований: чемодан на первый взгляд был безупречен.
Я до сих пор отлично помню, как произошла эта покупка. Я вошел в магазин бодро, живо, с тем
приятным чувством, с каким всегда входишь в магазин дорогой, богатый и потому спокойный,
просторный, красивый, а главное, знакомый, где тебя не только давно знают, но, как кажется, и любят,
где продавцы, похожие на людей из хорошей гостиной, встречают тебя какою-то такой улыбкой, что тебе
вдруг делается очень лестно и ты мгновенно становишься фатом, спеша притвориться тем именно
светским молодым человеком, держаться которым тотчас заставляет тебя уже одна эта улыбка. Я,
помню, отвечая на поклоны, засунув в левый карман пальто набалдашник трости, конец которой торчал у
меня за плечом, быстрым шагом прошел по коврам, по разным отделеньям магазина, мельком хвастнул,
что уезжаю надолго, далеко, и, войдя в дорожное отделенье, кивнул головой на первый попавшийся
чемодан смуглой кожи, не спросив даже, что он стоит, - только приказав отправить его вместе со счетом
в мой номер в "Лоскутной". Я сразу, конечно, заметил, что в своем фатовстве слегка зарвался, - что цена
чемодана, когда я о ней узнаю, заставит меня ахнуть. Но эта мысль, это чувство тотчас исчезли в
сознанье, что такой превосходной вещи у меня еще никогда не бывало, что я могу покрыть эту трату
экономией на прочих расходах... Взгляд мой упал на этот чемодан совершенно случайно, но я им сразу
восхитился - и недаром.
Повторяю: не в пример большинству покупок, столь пленяющих в лавках, а дома, при
ближайшем и спокойном рассмотренье, приносящих чаще всего большое разочарованье, чемодан
оказался и в "Лоскутной" вполне достойным восхищенья. В магазине он так поразил меня своими
замками, кожей и тем, как он вообще дивно сработан, что я, принужденный сделать до отъезда еще коекакие
покупки, ужасно торопился как можно скорее воротиться домой, спешил, как на любовное
свиданье. А он был уже там, в "Лоскутной", как бы ждал моего прихода, спокойно лежа в номере на
диване, весь обернутый толстой синей бумагой и увязанный тонкой и крепкой бечевкой. Я наконец
приехал, вбежал в номер и кинулся к дивану. Я быстро перерезал бечевку, разметал бумагу - и вот мой
новый друг и спутник предстал передо мной во всем своем блеске: большой, тяжелый, прочный, ладный,
с этим удивительным лоском новой великолепной кожи, с зеркально-белыми замками, благородно -
пахучий, атласно-скрипящий... Легко себе представить, с каким чувством я его раскрыл, увидал его
девственные недра, большой карман темно-красного сафьяна с исподу верхней половины!
Так радовал он меня всю дорогу до Одессы. Я все время наслаждался чувством своего
обогашенья, мыслью о том, чем обладаю. Сижу в вагоне-ресторане за обедом, лечу и мотаюсь,
расплескивая, наливаю красное бордо в низкий и толстый стакан, гляжу на столы, на соседей, на тот
веселый, пестрый блеск, что присущ всем вагонам-ресторанам, потом пью кофе и курю жаркую и
сладкую сигару, а сам мысленно вижу свое купе с уже раскрытой постелью, лампочку под розовым
абажуром на столике возле постели - и его, мою гордость: лежит себе в оттянувшейся сетке, плотно
Стр.1