Иван Алексеевич Бунин
ПОДСНЕЖНИК
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
Была когда-то Россия, был снежный уездный городишко, была масленица - и был гимназистик
Саша, которого милая, чувствительная тетя Варя, заменившая ему родную мать, называла
подснежником.
Была оттепель, стояли теплые и сырые дни, русские, уездные, каких было уже много, много в
этом старом степном городишке, и приехал к Саше отец из деревни.
Отец приехал из глухой, внесенной сугробами усадьбы и, как всегда, остановился на Елецком
подворье, в грязных и угарных номерах. Отец человек большой и краснолицый, курчавый и седеющий,
сильный и моложавый. Он ходит в длинных сапогах и в романовском полушубке, очень теплом и очень
вонючем, густо пахнущем овчиной и мятой. Он все время возбужден городом и праздником, всегда с
блестящими от хмеля глазами.
А Саше всего десять лет, и поистине подобен он подснежнику не только в этих мерзких номерах
Елецкого подворья, но и во всем уездном мире. Он такой необыкновенный, особенный? Нет, ничуть не
особенный: разве не каждому дает бог то дивное, райское, что есть младенчество, детство, отрочество?
На нем новая длинная шинель, светло-серая, с белыми серебряными пуговицами, новый синий
картуз с серебряными пальмовыми веточками над козырьком: он еще во всем, во всем новичок! И до
чего эта шинель, этот картуз, эти веточки идут к нему, - к его небесно-голубым, ясным глазкам, к его
чистому, нежному личику, к новизне и свежести всего его существа, его младенчески-простодушного
дыхания, его доверчивого, внимательного взгляда, еще так недавно раскрывшегося на мир божий, и
непорочного звука голоса, почти всегда вопросительного!
Живет Саша "на хлебах", в мещанском домишке. Грусть, одиночество, скучные, одинаковые дни
в чужой семье. Какое же счастье, какой праздник, когда вдруг у ворот этого домишки останавливаются
деревенские, набитые соломой сани, пара запряженных впротяжку лохматых деревенских лошадей! С
этого дня Саша переселяется на Елецкое подворье.
Отец просыпается рано, наполняет весь номер, и без того душный, едким табачным дымом, затем
кричит в коридор, требуя самовар, пьет чай и опять курит, а Саша все спит и спит на диване, чувствуя,
что можно спать сколько угодно, что в гимназию идти не надо. Наконец, отец ласково будит его, шутя
стаскивает с него одеяло. Саша молит дать поспать ему хоть одну минуточку, а потом сразу приходит в
себя, садится на диване и, радостно оглядываясь, рассказывает, что снилось ему, будто у него
передержка по латыни, но только не в гимназии, а где-то на голубятне.
Умывшись, он становится во фронт и учтиво, но рассеянно крестится и кланяется в угол, потом
шаркает отцу ножкой и целует его большую руку. Он счастлив, он свеж и чист, как ангел. Он кладет в
стакан целых пять кусочков сахару, съедет целый калач и опять шаркает ножкой:
- Мерси, папочка!
Он совершенно сыт, но отец уже надевает полушубок: пора идти на базар, в трактир, - завтракать.
И, одевшись, они выходят, бросив теплый, полный дыму номер раскрытым настежь. Ах, как хорош после
комнаты зимний сырой воздух, пахнущий праздничным чадом из труб! И какой долгий прекрасный день
впереди!
В трактире "чистая" половина во втором этаже. И уже на лестнице, необыкновенно крутой и
донельзя затоптанной, слышно, как много в ней народу, как буйно носятся половые и какой густой,
горячий угар стоит повсюду. И вот отец садится, сняв шапку, распахнув полушубок, и сразу заказывает
несколько порций, - селянку на сковородке, леща в сметане, жареной наваги, - требует графин водки,
полдюжины пива и приглашает за стол к себе знакомых: каких-то рыжих мужиков в тулупах, каких-то
чернявых мещан в чуйках...
Казалось бы, какое мучение сидеть в этом чаду, в этой тесноте, среди бесконечных и непонятных
разговоров и споров без всякой меры пьющих, закусывающих и пьянеющих людей! Сколько их кругом,
этих мужиков, извозчиков, толстых купцов, худых барышников! Сколько красных, распаренных едой,
водкой и духотой лиц, потных лбов, лохматых голов, густых бород, чуек, армяков, полушубков, тулупов,
громадных сапог и тающих валенок, разводящих под табуретами целые лужи! Как везде натоптано,
наплевано, как дико и нелепо орут за некоторыми столиками и как ошалели половые в белых штанах и
Стр.1