Иван Алексеевич Бунин
СЛАВА
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
- Нет-с, сударь мой, русская слава вещь хитрая! До того хитрая, что об ней следовало бы целое
исследование написать. Тут, по-моему, даже один из ключей ко всей русской истории. И вообще, вы
меня простите, вы еще молодо-зелено. Вы лучше слушайте мое готовое. Я в свободное время очков не
снимаю, сорок лет сохну над книгами, да и жизненный опыт некоторый имею, с любым Ключевским
могу кое в чем потягаться, - вы на то не глядите, что перед вами второсортный букинист. А уж про этих
божьих людей и говорить нечего. Это даже моя специальность. Да вот вам несколько фигур из этой
галереи, и фигур не каких-нибудь баснословных, незапамятных, а совершенно достоверных,
современных мне.
- Вот вам, например, Мужик Борода. Был он воронежский. Много лет пребывал в сравнительной
безвестности. Как вдруг счастливый случай. Пропадает в одно прекрасное утро у одного заштатного
полковника ореховая шкатулка. Полиция рыщет, с ног сбивается - результату ни малейшего. Что делать?
Кидаются в слободу, к знахарям - ими в слободах под Воронежем, под Орлом, под Курском, под
Тамбовом хоть пруд пруди. Входят в один домик и застают целую ассамблею: стоит десятка два баб и со
слезами умиления смотрят на угодника. А угодник кушает чай. Накрыт в красном углу стол, на столе
кипит самовар, а за столом - благодушный мужик, подпоясанный детским розовым пояском, и с бородой
во всю грудь: посматривает исподлобья ясными глазами и не отрываясь хлебает, да не из чашки, не из
стакана, а прямо из полоскательницы. Допьет, вытрет рукавом пот с лысого лба, облизнется и опять
шепотком приказывает:
- Наливай послаже!
До того, понимаете, упарился, что даже шепчет. И передняя баба, самая видная и красивая,
опрометью кидается к столу, наливает полоскательницу с краями, наваливает сахару и опять назад:
стоит, плачет и смотрит. А он опять дует, как телок.
- Что за человек?
- Божий человек, ваше благородие. Чай кушают, только и всего.
- Ты кто такой?
Отвечает, ничуть не робея:
- Я-то? Мужик Борода. Чай люблю.
- Можешь одну кражу разгадать?
Схлебывает и этакой скороговоркой:
- Гадаю, милый, только на тощее сердце. До завтра, до утречка повремени.
На другой день забирают его с раннего утра, ведут к полковнику, заставляют гадать.
- Нет, - говорит, - так не годится. Родители учили не так. Помолиться сперва надо. Молитесь. Все
молитесь.
Все молятся: пристав, квартальный, городовые, полковник и вся его семья, все шесть дочерей.
Даже бабушку и ту привели. Но после молитвы оказывается, что гадать Мужик Борода - не умеет.
Выталкивают, натурально в шею, но что же вы думаете? Слава этой бороды начинает с тех пор расти не
по дням, а по часам: за ним ходят уже толпами, осыпают деньгами и прочими даяниями, богатейшие
купцы наперерыв зазывают его к себе с земными поклонами. И он милостиво заходит, садится на самое
почетное место и - опивается чаем. Пьет и командует:
- Наливай послаже!
Вы не верите? Думаете, не может же быть, чтобы двадцать лет почитали, как икону, только за то,
что может человек ведерный самовар охолостить? Ну, мол, пьет, да не в этом же все-таки дело.
Вероятно, хоть изредка чем-нибудь себя иным проявляет. Ну, например, врет что-нибудь божественное,
хоть из приличия дурачит. Да нет же, ничего подобного! Только пьет и стяжает славу!
- Но пойдем далее. Вот вам некий Федя, тоже воронежский. Прозвище несколько не
благоуханное: Федя Золотарь. Но слава опять-таки громадная. Домик в слободе, двое взрослых детей,
сын и дочь, которые весьма дельно торгуют лавочкой. А папаша уже лет пятнадцать ходит по улицам.
Темное безбородое лицо, неморгающие темные глаза и всегда молчит. То есть, вернее сказать, только
поет: вы его останавливаете, спрашиваете, а он прет на вас, глядит в упор и дерет на xоду что-нибудь из
Стр.1