Иван Алексеевич Бунин
НЕСРОЧНАЯ ВЕСНА
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
...А еще, друг мой, произошло в моей жизни целое событие: в июне я ездил в деревню в
провинцию (к одному из моих знакомых). Я, конечно, еще помню, что когда-то подобные поездки никак
не могли считаться событиями. Полагаю, что не считаются они таковыми у вас в Европе и по сию пору.
Да мало ли что было у нас когда-то и что в Европе еще есть! Двести, триста верст у нас теперь не шутка.
Расстояния в России, опять превратившейся в Московщину, опять стали огромными. Да и нечасто
путешествуют нынешние московские людишки. Конечно, у нас всяческих вольностей хоть отбавляй. Но
не забудь, что все эти вольности, до которых мы и дожить не чаяли, начались еще слишком недавно.
Словом, случилось нечто необычное, много лет мною не испытанное: в один прекрасный день я
взял извозчика и отправился на вокзал. Ты как-то мне тайком писал, что теперешняя Москва
представляется тебе даже внешне "нестерпимой". Да, она очень противна. И едучи на вокзал на
извозчике, вроде тех, что бывали прежде только в самых глухих захолустьях и брали за конец не
миллиард, а двугривенный, я, возбужденный необычностью своего положения, ролью путешественника,
чувствовал это особенно живо. Какое азиатское многолюдство! Сколько торговли с лотков, на всяческих
толкучках и "пупках", выражаясь тем подлым языком, который все более входит у нас в моду! Сколько
погибших домов! Как ухабисты мостовые и разрослись уцелевшие деревья! На площадях перед
вокзалами тоже "пупки", вечная купля и продажа, сброд самой низкой черни, барышников, воров,
уличных девок, продавцов всяческой съестной дряни. На вокзалах опять есть и буфеты, и залы разных
классов, но все это еще до сих пор сараи, загаженные совершенно безнадежно. И народу всегда - не
протолпишься: поезда редки, получить билет из-за беспорядка и всяческих волокит дело очень трудное, а
попасть в вагон, тоже, конечно, захолустный, с рыжими от ржавчины колесами, настоящий подвиг.
Многие забираются на вокзал накануне отъезда, с вечера.
Я приехал за два часа до поезда и чуть было не поплатился за свою смелость, чуть было не
остался без билета. Однако кое-как (то есть, конечно, за взятку) дело устроилось, я и билет получил, и в
вагон попал, и даже уселся на лавке, а не на полу. И вот поезд тронулся, и осталась Москва, и пошли
давным-давно не виденные мною поля, леса, деревни, где начались опять глубочайшие будни после того
разгульного праздничка, которым потешила себя Русь за такую баснословную цену. И вскоре стали
заводить глаза, заваливать головы назад и храпеть с открытым ртом почти все, набившиеся в вагон.
Напротив меня сидел русый мужик, большой, самоуверенный. Сперва он курил и все плевал на пол, со
скрипом растирая носком сапога. Потом достал из кармана поддевки бутылку с молоком и стал пить
затяжными глотками, отрываясь только затем, чтобы не задохнуться. А допив, тоже откинулся назад,
привалился к стене и тоже захрапел, и меня буквально стало сводить с ума зловоние, поплывшее от него.
И, не выдержав, я бросил место и ушел стоять в сени. А в сенях оказался знакомый, которого я не видел
уже года четыре: стоит, качается от качки вагона бывший профессор, бывший богатый человек. Едва
узнал его: совсем старик и что-то вроде странника по святым местам. Обувь, пальтишко, шляпа - нечто
ужасное, даже хуже всего того, в чем я хожу. Не брит сто лет, серые волосы лежат по плечам, в руке
дерюжный мешок, на полу у ног другой. "Возвращаюсь, говорит, домой, в деревню, там мне дали надел
при моем бывшем имении, и я, знаете, живу теперь так же, как тот опростившийся москвич, к которому
вы едете, кормлюсь трудами рук своих, свободное время посвящаю, однако, прежнему своему большому
историческому труду, который, думаю, может создать эпоху в науке..." Солнце серебряным диском
неслось уже низко за стволами, за лесом. И через полчаса создатель эпохи сошел на своем глухом
полустанке - и заковылял, заковылял со своими мешками по зеленой березовой просеке, по холодку
вечерней зари.
А я приехал, куда мне было нужно, уже совсем в сумерки, в одиннадцатом часу. И так как поезд
опоздал, то мужик, выезжавший за мной, подождал, подождал, да и отправился восвояси. Что было
делать? Ночевать на станции? Но станцию па ночь запирают, да если бы и не запирали, диванов, скамеек
на ней нет, - "теперь, брат, господ нету!" - а ночевать на полу даже и "советским" подданным не всегда
приятно. Нанять в поселке возле станции какого-нибудь другого мужика? Но это теперь стало делом
почти невозможным. У дверей вокзала сидел мужик, пришедший к ночному поезду на Москву,
печальный и безучастный. Поговорил с ним. Он только рукой махнул. "Кто теперь поедет! Лошадь
редкость, вся снасть сбита... Стан колес - два миллиарда, выговорить страшно..." Я спросил: "А если
Стр.1