Иван Алексеевич Бунин
ИСХОД
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
I
Князь умер перед вечером двадцать девятого августа. Умер, как жил, - молчаливый, ото всех
отчужденный.
Солнце, золотясь перед закатом, не раз заходило в легкие смуглые тучки, островами раскинутые
над дальними полями на западе. Вечер был простой, спокойный. На широком дворе усадьбы было пусто,
в доме, как будто еще более обветшавшем за лето, очень тихо.
Нищие, бродившие по деревне, раньше всех узнали о смерти князя. Они появились возле
разрушенных каменных столбов при въезде в усадьбу и нестройно, разными голосами, запели древний
духовный стих "на исход души из тела".
Их было трое: рябой парень в лазоревой рубахе с укороченными рукавами, старик, очень прямой
и высокий, и загорелая девочка, лет пятнадцати, но уже мать. Она стояла с сонным ребенком на руках,
державшим во рту сосок ее маленькой груди, и пела звонко и бесстрастно. Мужики были оба слепы, с
бельмами; у нее глаза были чистые, темные.
В доме хлопали двери. Наташа выскочила на парадное крыльцо и вихрем понеслась через двор к
людской; из растворенного дома слышно было, как стенные часы медлительно пробили шесть. А через
минуту по двору уже бежал и на ходу попадал в рукав армяка работник - седлать лошадь, скакать на
деревню за старухами. Гостившая в усадьбе странница Анюта, похожая своей стриженой головой на
мальчика, высунулась в окошечко людской и, захлопав в ладоши, что-то закричала ему вслед - тупо,
косноязычно и восторженно.
Когда молодой Бестужев вошел к умершему, тот лежал навзничь на старинной кровати орехового
дерева, под старым одеялом из красного атласа, с расстегнутым воротом ночной рубашки, полузакрыв
неподвижные, как бы хмельные глаза и откинув темное, побледневшее, давно не бритое лицо с
большими седеющими усами. Ставни в этой комнате были по его желанию закрыты все лето, - теперь их
открывали. На комоде возле кровати желто горела свеча. Склонив к плечу голову, с бьющимся сердцем,
Бестужев жадно всматривался в то странное, уже холодевшее, что тонуло в постели.
Ставни раскрывались одна за другою. В окна, сквозь темные ветви старого хвойного
палисадника, глянул далекий закат, оранжево догоравший в тучках. Бестужев, отойдя от умершего,
распахнул одно из этих окон. В комнату, в застоявшийся, сложный запах лекарств, ощутительно
потянуло чистым воздухом. Вошла заплаканная Наташа и стала выносить все то, что князь, с неделю
тому назад, внезапно охваченный какой-то тревожной жадностью, приказал перетаскать к нему и
разложить перед его глазами на столах и креслах: истертое казацкое седло, уздечки, медный охотничий
рог, собачьи смычки, патронташ. Уже не стесняясь стучать, звенеть удилами и стремя о стремя, она
делала дело с твердым и строгим лицом, сильно дунула, проходя мимо комода, на свечку... Князь был
неподвижен, и неподвижны были его полуприкрытые, как бы слегка косившие глаза. Вечернее сухое
тепло, смешанное с свежестью от реки, наполняло комнату. Солнце потухло, все поблекло. Хвоя
палисадника сухо темнела на прозрачном, сверху зеленоватом, ниже шафранном море далекого запада.
Щебетала за окном какая-то птичка, и щебет ее казался очень резок.
- Чего жалеть, - серьезно сказала Наташа, опять входя и отодвигая ящик комода, вынимая оттуда
чистое белье, простыни и наволочку на подушку. - Умерли смирно, всем так дай бог. А жалеть их
некому, никого после себя не оставили, - прибавила она и опять вышла.
Бестужев, присев на подоконник, все глядел в темный угол, на постель, где лежал умерший. Он
все старался что-то понять, собрать мысли, ужаснуться. Но ужаса не было. Была только удивленность,
невозможность осмыслить, охватить происшедшее... Неужели все разрешилось, и теперь можно говорить
в этой спальне так свободно, как говорит Наташа? Впрочем, подумал Бестужев, она говорила о князе с
той же свободой, - как о человеке, уже вышедшем из круга живых, - и раньше, весь последний месяц.
Со двора, из сумрака слабо и необыкновенно приятно пахло дымом. Это успокаивало, говорило о
земле, о продолжающейся простой человеческой жизни. В стемневших лугах, на реке, ровно шумела
водяная мельница... Неделю тому назад князь сидел возле ее ворот на старом жернове, - в шапке, в
лисьей поддевке, худой и темноликий, согнувшись и упершись руками в серый ноздреватый камень.
Старик, который привез смолоть несколько мер новины, щурясь, исподлобья посмотрел на него,
развертывая веретье. "А уж и худ ты! - холодно и пренебрежительно сказал он князю, хотя прежде всегда
Стр.1