ДАНИЭЛЯ из КОНЦЛАГЕРЯ В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ «ИЗВЕСТИЯ» В газету «Известия» Я прошу вас опубликовать в вашей газете нижеследующий текст или, во всяком случае, принять его к сведению в случае дальнейших упоминаний моего имени и имени А. <...> В течение всего периода следствия и суда я не получал сколько-нибудь объективной информации об общественном звучании произведений Аржака и Терца. <...> Следствие, обвинители, суд старались убедить меня и Синявского в том, что наши произведения читаются и рекламируются только врагами нашей страны, что они — произведения — превращены в орудие идеологической борьбы. <...> Я должен признаться, что почти полгода подобной «обработки» оказали на меня некоторое влияние: я признал себя виновным в «непредусмотрительности» и выразил сожаление по поводу того, что наши произведения используются во вред нашему государству. <...> После суда и приговора я получил возможность ознакомиться с нашей прессой и получить сведения о прессе зарубежной. <...> Я понял, что только дезинформация была причиной моих «сожалений» и «признаний». <...> Я понял также, что читатели наших газет («Литературная газета», «Известия» и др.) введены в заблуждение относительно смысла, идейной направленности и даже художественных особенностей повестей и рассказов Терца и Аржака. <...> Я не стану перечислять весь набор недобросовестных, жульнических приемов, которыми пользовались журналисты и критики, — об этом я уж е говорил в своем последнем слове на суде. <...> Тенденциозное освещение процесса, произведений и личности обвиняемых в нашей прессе, доброжелательность и протесты против суда и приговора, исходящие из прогрессивных кругов широкой общественности, от ряда советских литераторов и деятелей культуры и науки, ставят меня перед необходимостью четко и недвусмысленно сформулировать свое отношение к происходящему. <...> В настоящее время я пришел к окончательному выводу — наши произведения вообще не должны были быть предметом судебного <...>