Иван Алексеевич Бунин
КЛАША
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
Клаша Смирнова кончала в уездном городе Быкове гимназию, когда неожиданно умерла тетка,
воспитавшая се, Любовь Лукьяновна Жемчужникова, кружевница и содержательница постоялого двора
на Монастырской площади. Ивана Ивановича Жемчужникова в живых давно не было, Клаша осталась в
эту весну круглой сиротой. Однако, по природе тихая и нежная, выросшая в полном повиновении тетке,
она ничуть не растерялась. Справив похороны, она посоветовалась с Павлом Ивановичем
Жемчужниковым, дьяконом, и обстоятельно написала в губернский город Алексею Лукьяновичу
Нефедову, брату умершей, ее единственному наследнику. Но Нефедов не отозвался на письмо, и месяца
два Клаше было трудно.
Всегда странно было ее положение. Все подруги ее по гимназии хорошо знали, что живет она,
сирота, дочь неизвестного отца, из милости, среди приезжающих и уезжающих мужиков и прасолов, ест
с деревянного круга требуху с хреном, ночует при лампадке и отворенных дверях В кухню, где спят
постояльцы и кухарка, где тараканы и лохань с помоями, в которую нею ночь медлительно каплет вода
из медного рукомойника; все знали это и дивились: живет в таком грубом быту, а нежна, хороша собой,
ходит в гимназию в коричневом платьице и белых воротничках, учится французскому, делает реверансы
начальнице, которая всегда приветлива с ней, но неизменно провожает ее долгим, неприятновнимательным
взглядом и втайне раздражается на нее даже за то, в чем она ни сном, ни духом не
повинна, - за то, что второй год влюблен в нее молодой законоучитель, застенчивый батюшка с
каштановыми вьющимися волосами и большими пугливыми ресницами... Теперь положение стало еще
странное: нужно было и в гимназию ходить, рассуждать там о древнерусской письменности или о типе
Онегина, и в то же время, пользуясь только кое-какими советами дьякона, человека очень осторожного и
уклончивого, уже самостоятельно править постоялым двором, толковать с кухаркой об обедах и ужинах
для постояльцев, спорить с ними о цене на халуй, на овес, на сено и мучительно долго рассчитываться,
проверять хромого дворника и думать, напоили ли корову, сыты ли свиньи... Но вот Нефедов, два месяца
не отвечавший на ее письмо, неожиданно явился в Быков самолично - затем, чтобы везти ее к себе.
Был жаркий день, уже давно купались и купали лошадей в реке мещане, разъехались гимназисты
на каникулы, отцвела сирень в монастырском саду, и цвела рожь в полях за монастырем; постоялый двор
был тих и пуст, исхудавшие без призора свиньи ревели с голоду в своей жаркой закуте, с ногами лезли в
пустое, измазанное засохшим тестом корыто; Клаша, гремя от скуки коклюшками, сидела в тени у
раскрытого окна, в которое горячо дышала сушью и зноем безлюдная и пыльная Монастырская площадь;
как вдруг возле ворот остановилась новая, с резным передком телега, и с ее грядки неловко слез
невысокий седой старик в картузе и поддевке, немного схожий с Толстым: завиваются из-под картуза
матово-серебряные волосы, супятся под козырьком бугристые брови, еще густые, но уже серые, велики
мясистые бледные уши, старчески худа шея и суха, обтрепана, легка раскидистая борода.
- А я за тобой, за тобой, - сказал он, даже не поздоровавшись, только мельком взглянув на Клашу
маленькими водянистыми внимательными глазками. - Будет, поучилась, пора в свет выезжать, кальеру
делать, - сказал он вдруг неприязненно и насмешливо, привыкнув всю жизнь играть, кому-то подражать,
и повел загремевшую по камням телегу во двор, неуклюже ступая растоптанными сапогами. И Клаша,
никогда не видавшая его, только много о нем слышавшая, знавшая, что он столь же любил ее несчастную
мать, сколь не любил счастливую Любовь, вдруг вся вспыхнула от радости, от нежности к этому старику,
к его бороде, худой шее и слабой старческой груди под розовой косовороткой, живо вскочила с места и
выбежала к нему на жаркое крыльцо.
В числе привычек Нефедова была привычка удивлять неожиданными поступками,
неожиданными словами, была манера уезжать из дома внезапно. Куда и зачем он едет, он домашним
никогда не говорил, а спрашивать его не спрашивали, - остался страх от прежнего времени. Когда-то он
свято верил, что расспросы - гибель для задуманного дела: "Закудакали - добра не будет". Под старость
он не верил ни во что, и власть его к тому времени совсем ослабела, - своей волей стали жить и жена его
Раиса Матвеевна, и сын Ефрем и дочь Мариша, а он свою волю проявлял редко. Но когда проявлял, то,
опять-таки по привычке, проявлял твердо, и ему уж не перечили. Так было и на этот раз: никому ни
слова ни говоря, Нефедов, после двухмесячного раздумья, вдруг решил ехать в Быков, чтобы взять
Стр.1