Письмо четвертое Среди гебистов оказался один человек, с ним установились у меня нормальные отношения, нацеленные будто на времена другие, мы оба делали прикидку: я, если доживу, пригодиться Петру Мазанникову в качестве дядьки, Савельнча; Петру Николаевичу - начать с чистого листа историю службы, первейшей и единственной задачей ее будет благо русского государства, блага, понятного в гармонической увязке со свободой частного лица. <...> Приложение к протоколу от 20 июля 1982 года: "Настоящим принужден заявить отвод Мазанникову П. Н. <...> При всем при том уверен, что в дальнейшей работе своей, набравшись ума и культуры, Петр Николаевич Мазанников станет добросовестным и лояльным работником. <...> Мазанников обнаружил в себе качества не хуже, нежели те, коими обладали тот же Анатолий Степаненко или Юрий Шаманов (перечеркнуть лучшее в них не могу). <...> 256 Асеева, именно Асеева гебисты пятидесятых годов втянули в провокацию против юного Леонида Бородина, и когда с Бородиным посчитались, Миша Асеев, милый парень, ушел с историко-филологического факультета на юридический. <...> А двойничество в натуре Асеева дало корень и проросло. <...> Но мы никогда не обнимемся", - на что я отпел ему резко, а потом, получив сообщение о гибели Асеева, горько сожалел о резкости, частью оправданной. <...> Отвод Мазанникову я писал с целью высокой: для потаенного исследования моего давно хотелось мне выйти и оказаться лицом к лицу с господином Дубянским. <...> В течение долгих лет Дубянский занимался досмотром за моими друзьями, собирал компрометирующие факты, не брезгуя бытовыми подробностями, многих успел запугать, вызывал на так называемые профилактические беседы, требовал письменных объяснений. <...> И меня, разумеется, возмутило, когда матерый Дубянский решил загородиться необстрелянным Петей Мазанниковым. <...> Ранее я отвел молодого следователя прокуратуры Тихонова, ибо и там усмотрел похожее желание стариков отсидеться за спинами неискушенных ребят. <...> 14-1—1980 257 Петр <...>