Иван Алексеевич Бунин
ЛИРНИК РОДИОН
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
Рассказывал и пел этот "Стих о сироте" молодой лирник Родион, рябой слепец, без поводыря
странствовавший куда бог на душу положит: от Гадяча на Сулу, от Лубен на Умань, от Хортицы к
гирлам, к лиманам. Сказывал и пел на пароходике "Олег" в Херсонских плавнях, в низовьях Днепра, в
теплый и темный весенний вечер.
Из конца в конец Днепровья странствовал и я в ту весну. В Полтавщине она была прохладная, с
звонкими ветрами "суховеями", с изумрудом озимей, с голыми метлами хуторских тополей, далеко
видных среди равнин, где, как в море, были малы и терялись люди, пахавшие на волах под яровое. А на
юге тополя уже оделись, зеленели и церковно благоухали. Розовым цветом цвели сады, празднично
белели большие старинные села, и еще праздновали, наряжались молодые казачки: еще недавно смолк
пасхальный звон, под ветряками и плетнями еще валялась скорлупа крашеных яиц. В гирлах же было
совсем лето, много стрекоз вилось над очеретом, много скиглило рыбалок, отражавшихся в серебристых
разливах реки.
На юг, в Никополь и дальше плыл я на этом "Олеге", очень грязном и ветхом; весь дрожа, все
время дымя и поспешно шумя колесами, медленно тянулся он среди необозримых камышовых зарослей
и полноводных затонов. В первом классе "Олега" никого не было, кроме какой-то девицы, знакомой
капитана, державшейся особняком. Во втором было несколько евреев, с утра до ночи игравших в карты,
да какой-то давно не бритый, нищий актер. А на нижней палубе набилось душ полтораста хохлушек,
плывших куда-то па весенние заработки. Днем у них было шумно, тесно, жарко; дном они ели, пили,
ссорились, спали. Вечерами долго сумерничали, разговоры вели мирные, задумчивые, вполголоса пели.
Этот вечер был особенно прекрасен, особенно располагал к тому.
По палубе бродила, останавливалась и притворялась залюбовавшейся облаками на закате
знакомая капитана. Она накинула на голову зеленый газ, тонкий, как паутина, обвила его концы вокруг
шеи, и сумеречный ветерок чуть играл ими. Она была в прозрачной кофточке, высока и так хрупка
станом, что, казалось, вот-вот она переломится. Одной рукой она придерживала газ, другой - юбку,
обтягивая ею ноги. А за нею все время следил актер.
Актер боком прислонился к спинке скамьи и закинул ногу на ногу, как бы показывая, что он
ничуть не стесняется своими ужасными ботинками. Он поднял воротник клетчатого пальто с широким
хлястиком на пояснице, надвинул на лоб широкополую шляпу и, шевеля тросточкой, поводил глазами.
Девица гуляла, останавливалась, будто и не замечала его. Но взгляды из-под широкополой шляпы
делались все пристальнее. Внезапно, вздрогнув, как бы от вечерней свежести, она вскинула брови,
подхватила юбку и будто беззаботно побежала по трапу вниз. И, прикрыв глаза, актер притворился
дремлющим. За мягкой чернотой правобережья, его ветряков и косогоров, слившихся с затонами, с
густыми камышами, медленно блекли в чем-то сумрачно-алом слабые очертания мутно-синих облаков. В
вышине проступали мелкие, бледные звезды. "Олег", дымя, дрожал и однообразно шумел колесами... И
вот, вполслуха, стройным хором, запели хохлушки, выспавшиеся за день.
Я в те годы был влюблен в Малороссию, в ее села и степи, жадно искал сближения с ее народом,
жадно слушал песни, душу его. Пел он чаще всего меланхолически, как и подобает сыну степей; пел на
церковный лад, как и должен петь тот, чье рожденье, труд, любовь, семья, старость и смерть как бы
служение; пел то гордо и строго, то с глубокой нежностью. С ярмарки на ярмарку, в передвижениях
гуртами на работы часто сопровождали его бандуристы и лирники, наводившие мужчин на
воспоминания о былой вольности, о казацких походах, а женщин на певучие думы о разлуках с
сыновьями, с мужьями, с любимыми. Бог благословил меня счастьем видеть и слышать многих из этих
странников, вся жизнь которых была мечтой и песней, душе которых были еще близки и дни Богдана, и
дни Сечи, и даже те дни, за которыми уже проступает сказочная, древнеславянская синь Карпатских
высот. Родион, случайно пристрявший к женщинам и плывший вместе с ними, был молод и безвестен.
Он говорил, что даже не считает себя певцом, лирником. Но певец он был поистине удивительный. Если
он еще жив, бог, верно, дал ему старость счастливую и отрадную за ту радость, что давал он людям.
Слепые - народ сложный, тяжелый. Родион не похож был на слепца. Простой, открытый, легкий,
он совмещал в себе все: строгость и нежность, горячую веру и отсутствие показной набожности,
Стр.1