Иван Алексеевич Бунин
ПЫЛЬ
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
Высокие запыленные тополя шумели от знойного ветра возле большого белого вокзала. В
тяжелых вагонах длинного почтового поезда, поравнявшегося с навесом, потемнело и стало тесно, все
поднялись с мест, разбирая вещи. Ворвались в вагон рослые мужики в белых фартуках. Хрущов отдал
одному из них чемодан и приказал взять билет на курьерский поезд, отходящий в двенадцать с
половиной.
Все по эту сторону вокзала было знакомое, московское. Но по ту - совсем другое, забытое:
глубокая провинция, край просторный, хлебный, богатый и скучный. Пыльное солнце пекло ухабистую
площадь. Несколько запыленных извозчиков стояло вдали. Серый от пыли вагон трамвая ждал чего-то. И
Хрущов вспомнил Восток, Турцию...
Мещанин, в рыжей, выгоревшей чуйке, в картузе, надвинутом на уши, в истертых, с пылью в
складках, сапогах, грыз на площадке вагона подсолнухи. Грыз и кондуктор, поводя голубыми хмельными
глазами. Неожиданно для всех и рассеянно он дернул за темный ремень, и впереди щелкнуло. Вагон
покатился вниз, завернул к трактиру в угловом домишке, тоже как будто турецком, - ветхом, деревянном,
и навстречу целой туче пыли понесся под изволок - по широкой и бесконечной улице с горбатой
шоссейной дорогой посредине и мещанскими хижинами по сторонам.
Тусклое солнце жарко светило сквозь тусклое стекло. Хижины мелькали все нищие, с высокими
и гнилыми, почерневшими тесовыми крышами. Навоз сушился перед ними. Над воротами торчали
шесты с желто-седыми пуками ковыля. Хрущов с радостью почувствовал, что всю жизнь будет любить
все это. Но далеко впереди виднелись каменные триумфальные ворота. За ними начинался город
чиновничий и купеческий, весь белый, каменный. Хрущов вспомнил себя юношей, корректором
губернских ведомостей, вспомнил холеру, запах хлористой извести на вокзале, серебристое от пыли и
зноя небо за его белым фасадом...
Остановились в центре города. Тут на площади, перед думой, биржей и старыми колониальными
магазинами, надо было ждать пересадки: Хрущову хотелось побывать на окраинах, на Пушкарской
улице, где он жил когда-то у сапожника Мухина. Хрущов прошел по каменистому тротуару мимо
пекарни Чаева, мимо столетнего винного магазина братьев Шафоростовых, мимо подъезда гостиницы
"Париж", в красных, помпейских сенях которой круто поднималась лестница, покрытая истоптанным
половиком. Запах пекарни был скучен. Запах лимонов, бакалеи из прохладного, полутемного магазина с
политыми полами снова пробудил молодые чувства - еще тех дней, когда Хрущов ездил с отцом на
лошадях, и отец покупал у Шафоростовых карты, мелки, стеариновые свечи и херес, - темные бутылки,
оплетенные тонкой проволокой. Мимо шли как будто все те же черные салопы со стеклярусом, все те же
лоснящиеся на солнце купеческие сюртуки, и заунывно, во-восточному, кричали все те же квасники в
красных рубахах, что кричали двадцать пять лет тому назад. Выбритый, рыжеусый, краснолицый
городовой, стоя среди площади, оправлял нитяные перчатки на толстых руках.
Пришел вагон с Карачевской. Он направлялся как раз на те пустынные улицы, куда двадцать пять
лет тому назад Хрущов попал из-под родительского обнищавшего крова, из деревни. Опять неожиданно
щелкнул звонком кондуктор. Опять стало припекать спину сквозь тусклые стекла, и понеслась навстречу
пыль... Жил Хрущов на Пушкарной улице среди чужой, грязной семьи. Застенчивый барчук, как не шел
он к ней! Но как, значит, счастлив он был своей молодостью, если и теперь еще запах сапожного товара,
герани и гнили мещанского угла волнует его, если от его хождения в казенную типографию остались в
памяти только ранние солнечные утра и свежесть городского сада, мимо которого проходил он, перейдя
по деревянным лавам мелкую речку и поднявшись на гору!
"Пушкарная!" - крикнул кондуктор. Вагон остановился на половине широкой немощеной улицы:
здесь путь обрывался, рыжие рельсы упирались в песок, поросший кое-где муравой. Вагоновожатый стал
переводить железный лук, соединяющий вагон с проволокой, убегающей от столба к столбу назад, в
город... Тишина и жаркий, ослепительный свет. По правому тротуару, по каменистым колчам, Хрущов
долго шел мимо всяческих мещанских домишек - и серых, и голубых, и белых, но одинаково нищих. Он
внимательно глядел на них, читал надписи на дощечках над калитками... Чуть не вся улица
принадлежала женщинам: редко-редко где владелец, а то все владелицы, - странная черта русского
Стр.1