ПРОЗА И ПОЭЗИЯ Михаил ШАНГИН* Загнета Татя лежит на нижнем голбчике, он часто и подолгу мучается сухим кашлем, под ним втрое сложенный тулуп и половина ватного одеяла, другою он одевается, когда мерзнет. <...> Он разговаривает с батей, а тятя только головой иногда мотнет в знак согласия или моргнет глазами, ободренный словами Васи: - Помнишь, Лева, Польшу, Перемышль? <...> Тятя слегка кивнул головой, что-то сказать Главы из повести. <...> Серко - он соседский, его дали на подмогу нашему Карьке, чтоб привезти больше. <...> Не то, не то он припомнил, а вот что: тятька зимами пимокатничал с артелью и уезжали куда-то далеко-далеко, так далеко, что надо ехать к нему на Карьке аж два дня. <...> А тятя тут как тут с мешком, весь заиндевелый, сосульки на бровях - студено! <...> Сано уж большой дубина, ему девять, мне семь, меня он вовсю объегоривает при игре в бабки и врет, а я верю, что есть у него живой человечек-удаличка, живущий в банке, запрятанной на пригоне. <...> 7 - Э, чо привез. орешки вон в кармане тулупа, в Белозерке по пути купил. <...> Хоть и земля была, и кобыла с сохой, но соху ту одна Гнедуха не тянула, приходилось просить в пару коня у тех же Пимокатовских, а потом отрабатывать за него своими мускулами. <...> Смотрю больше не вперед, где Сано с овцами, а под ноги - степь полна "татаринами", страшно колючими растениями: ступишь на него голой ножошкой - полчаса ревешь, хоть и колючки из подошвы вынешь. <...> * * * Подошел как-то к маме мужик богатый Петро. <...> Раным-рано увез нас с Шуркой, по прозвищу Гуля, тот Петро. <...> Запряг Петро в бороны двух меринов - мне серого, Шурке гнедого, посадил на вершны, вышел, показал: - Вон, до тех кустиков езжайте, там межа, обратно правьте, друг от дружки не отставайте, след так-ту виднее. <...> Ну, я у телеги буду, если чо не ладно - орите. <...> Поводья в руки, поехали, Шурка впереди, я на Серке за ним. <...> С утра, вроде, попку не давило, к обеду резать начало, хоть и потники под нами, и кони у Петра сытые <...>