Иван Алексеевич Бунин
СУХОДОЛ
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
I
В Наталье всегда поражала нас ее привязанность к Суходолу.
Молочная сестра нашего отца, выросшая с ним в одном доме, целых восемь лет прожила она у нас
в Луневе, прожила как родная, а не как бывшая раба, простая дворовая. И целых восемь лет отдыхала, по
ее же собственным словам, от Суходола, от того, что заставил он ее выстрадать. Но недаром говорится,
что, как волка ни корми, он все в лес смотрит: выходив, вырастив нас, снова
воротилась она в Суходол.
Помню отрывки наших детских разговоров с нею:
-- Ты ведь сирота, Наталья?
-- Сирота-с. Вся в господ своих. Бабушка-то ваша Анна Григорьевна куда как рано ручки белые
сложила! Не хуже моего батюшки с матушкой.
-- А они отчего рано померли?
-- Смерть пришла, вот и померли-с.
-- Нет, отчего рано?
-- Так бог дал. Батюшку господа в солдаты отдали за провинности, матушка веку не дожила из-за
индюшат господских. Я-то, конечно, не помню-с, где мне, а на дворне сказывали: была она птишницей,
индюшат под ее начальством было несть числа, захватил их град на выгоне и запорол всех до единого...
Кинулась бечь она, добежала, глянула -- да и дух вон от ужасти!
-- А отчего ты замуж не пошла?
-- Да жених не вырос еще.
-- Нет, без шуток?
-- Да говорят, будто госпожа, ваша тетенька, заказывала. За то-то и меня, грешную, барышней
ославили.
-- Ну-у, какая же ты барышня!
-- В аккурат-с барышня! -- отвечала Наталья с тонкой усмешечкой, морщившей ее губы, и
обтирала их темной старушечьей рукой. -- Я ведь молочная Аркадь Петровичу, тетенька вторая ваша...
Подрастая, все внимательнее прислушивались мы к тому, что говорилось в нашем доме о
Суходоле: все понятнее становилось непонятное прежде, все резче выступали странные особенности
суходольской жизни. Мы ли не чувствовали, что Наталья, полвека своего прожившая с нашим отцом
почти одинаковой жизнью,-- истинно родная нам, столбовым господам Хрущевым! И вот оказывается,
что господа эти загнали отца ее в солдаты, а мать в такой трепет, что у нее сердце разорвалось при виде
погибших индюшат!
-- Да и правда, -- говорила Наталья, -- когда было не пасть замертво от такой оказии? Господа за
Можай ее загнали бы!
А потом узнали мы о Суходоле нечто еще более странное: узнали, что проще, добрей
суходольских господ "во всей вселенной не было", но узнали и то, что не было и "горячее" их; узнали, что
темен и сумрачен был старый суходольский дом, что сумасшедший дед наш Петр Кириллыч был убит в
этом доме незаконным сыном своим, Герваськой, другом отца нашего и двоюродным братом Натальи;
узнали, что давно сошла с ума -- от несчастной любви -- и тетя Тоня, жившая в одной из старых дворовых
изб возле оскудевшей суходольской усадьбы и восторженно игравшая на гудящем и звенящем от старости
фортепиано экосезы; узнали, что сходила с ума и Наталья, что еще девчонкой на всю жизнь полюбила она
покойного дядю Петра Петровича, а он сослал ее в ссылку, на хутор Сошки... Наши страстные мечты о
Суходоле были понятны. Для нас Суходол был только поэтическим памятником былого. А для Натальи?
Ведь это она, как бы отвечая на какую-то свою думу, с великой горечью сказала однажды:
-- Что ж! В Суходоле с татарками за стол садились! Вспомнить даже страшно.
-- То есть с арапниками? -- спросили мы.
-- Да это все едино-с,-- сказала она.
Стр.1