Иван Алексеевич Бунин
СВЯТЫЕ ГОРЫ
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
I
степи.
Путь к Донцу, к древнему монастырю на Святых Горах, пролегает на юго-восток, на Азовские
Ранним утром великой субботы я был уже под Славянском. Но до Святых Гор оставалось еще
верст двадцать, и нужно было идти поспешно. Этот день мне хотелось провести в обители.
Предо мной серело пустынное поле. Один сторожевой курган стоял вдалеке и, казалось, зорко
глядел на равнины. С утра в степи было по-весеннему холодно и ветрено; ветер просушивал колеи
грязной дороги и шуршал прошлогодним бурьяном. Но за мной, на западе, картинно рисовалась на
горизонте гряда меловых гор. Темнея пятнами лесов, как старинное, тусклое серебро чернью, она тонула
в утреннем тумане. Ветер дул мне навстречу, холодил лицо, рукава, степь увлекала, завладевала душой,
наполняла ее чувством радости, свежести.
За курганом блеснула круглая ложбина, налитая весенней водой. Я свернул к ней на отдых. Есть
что-то чистое и веселое в этих полевых апрельских болотцах; над ними вьются звонкоголосые чибисы,
серенькие трясогузки щеголевато и легко перебегают по их бережкам и оставляют на иле свои тонкие,
звездообразные следы, а в мелкой, прозрачной воде их отражается ясная лазурь и белые облака весеннего
неба. Курган был дикий, еще ни разу не тронутый плугом. Он расплывался на два холма и, словно
поблекшей скатертью из мутно-зеленого бархата, был покрыт прошлогодней травой. Седой ковыль тихо
покачивался на его склонах - жалкие остатки ковыля. "Время его, подумал я, - навсегда проходит; в
вековом забытьи он только смутно вспоминает теперь далекое былое, прежние стони и прежних людей,
души которых были роднее и ближе; ему, лучше нас умели понимать его шепот, полный от века
задумчивости пустыни, так много говорящей без слов о ничтожестве земного существования".
Отдыхая, я долго лежал на кургане. С полей уже тянуло теплом. Облака светлели, таяли.
Жаворонки, невидимые в воздухе, напоенном парами и светом, заливались над степью безотчетнорадостными
трелями. Ветер стал ласковый, мягкий. Солнце согревало меня, и я закрывал глаза, чувствуя
себя бесконечно счастливым. В южных степях каждый курган кажется молчаливым памятником какойнибудь
поэтической были. А побывать на Донце, на Малом Танаисе, воспетом "Словом", - это была моя
давнишняя мечта. Донец видел Игоря, - может быть, видел Игоря и Святогорский монастырь. Сколько
раз разрушался он до основания и пустели его разбитые стены! Сколько претерпел он, стоя на татарских
путях, в диких степных равнинах, когда иноки его были еще воинами, когда они переживали долгие
осады от полчищ диких орд и воровских людей!
Скрип телеги, на которой сидел старик, свесив с грядки ноги в допотопных сапогах, и сопение
волов, которые, покачиваясь и вытягивая шеи, придавленные тяжелым ярмом, медленно тащились по
дороге, разогнали мои думы. Я зашагал еще поспешнее.
Полоса леса серовато чернела вдали. Я не сводил с нее глаз, думая, что за лесом-то и откроется
долина Донца и Горы. Лес оказался очень старым, заглохшим. Меня поразила его безжизненная тишина,
его корявые, иссохшие дебри. Замедляя шаги, я с трудом пробирался по хворосту и бурелому, который
гнил в грязи глубоких рытвин дороги. Ни одной птицы не слышно было в чащах. Иногда дорогу
затопляло целое болото весенней воды. Сухие деревья сквозили кругом; их кривые сучья бросали
слабые, бледные тени.
Скоро, однако, в пролете лесной дороги снова проглянула просторная, вольная даль. Сухой
степной ветер все усиливался, разгоняя в ярком весеннем небе белые облака, делая даль бесконечной.
Монастыря же все не было.
Хохол, к которому я подходил с расспросами о дороге, рослый мужик с маленькой головой,
одетый в короткую, словно из осиновой коры сшитую, свитку, не спеша шел за плугом. Плуг тащили
четыре вола, а волов вела девочка.
- Тату! - сказала она мужику, обращая его внимание на меня.
Стр.1