Афанасий Афанасьевич Фет, Василий Петрович Боткин
<О романе Чернышевского "Что делать?">
Критика 60-х годов XIX века / Сост., преамбулы и примеч. Л. И. Соболева. -- М., ООО
"Издательство Астрель": ООО "Издательства АСТ", 2003. (Библиотека русской критики)
OCR Бычков М. Н.
<...> Взяв в руки пресловутое сочинение и прочитав несколько строк, мы должны были
согласиться с исповедью автора, в том месте предисловия, где он говорит: "У меня нет ни тени таланта. Я
даже и языком-то владею плохо". Единомыслие наше с автором на этот счет возрастало с каждой новой
страницей и с последней строкой романа достигло зенита. Скудность изобретения, положительное
отсутствие творчества, беспрестанные повторения, преднамеренное кривлянье самого дурного тону и ко
всему этому беспомощная корявость языка превращают чтение романа в трудную, почти невыносимую
работу. Но мы подумали: что делать? В качестве рецензента надо продолжать. Ведь продолжал же автор,
отчасти сам сознававший эти недостатки. Следовательно, была на то причина. Недаром он говорит: "Но
это все-таки ничего: читай, добрейшая публика! прочтешь не без пользы. Истина -- хорошая вещь: она
вознаграждает недостатки писателя, который служит ей". -- Благодаря такому объяснению дело
становится ясным. Сущность не в романе, не в творчестве, а в истине, в пропаганде.
Нет ничего труднее и бесплоднее разговоров с глухими о звуках, с слепыми о красках и т. п. Как
вы уясните нигилисту превосходство тончайших стихов Пушкина над бездарнейшими виршами? Чем
доказать слепому, что теперь день, а не ночь?
Наша задача вывесть несомненные положения доктрины из романа "Что делать?" с помощью
самого романа. Но мы бы положительно отказались от такой задачи, видя перед собой художественное
произведение. У истинных художников от Гомера и Эсхила до Шекспира и Гете всякое лицо право, пока
оно говорит. Можно чувствовать, что любимцы поэтов Гектор, а не Ахиллес, Пелей, а не Менелай (в
Андромахе), Цезарь, а не Брут, Фауст, а не Мефистофель, но как это доказать? Отсутствие чутья или
недобросовестность возражающего могут поставить вас в безвыходное положение. При разборе романа
"Что делать?" подобных затруднений не существует. "Современник" и Ко давно приучили нас к своему
взгляду на литературу. Мы знаем их презрение к искусству для искусства. Следовательно, в романе дело в
содержании, а не в искусстве, которого, по словам автора, "тут нет и тени". Действительно, тут нет даже
признака умения, зато умелость во всей силе.
Перед нами безразличная масса романа, и в ней, по словам автора, -- истина. Как же отделить эту
истину от фабулы? -- Не поможет ли заглавие: Что делать? (со знаком вопроса).
Что делать? Куда стремиться? Чего добиваться? Как жить? -- самый капитальный вопрос для
последователей всякого учения. -- Из разбросанных философских воззрений на жизнь, из разнородных
порицаний тех или других существующих явлений трудно с точностью вывесть: что должно и чего не
должно желать или делать. Никакие массы отрицаний не в силах исчерпать всего, чего не нужно делать,
оставив в необъятной массе жизни оазисом -- только желаемое. Тут безграничное поле для сомнений,
противуречий и споров; -- тут арена для расколу. Зато воспроизведение идеала (хотя бы и бездарное) в
форме романа окончательно выводит из всяких сомнений и колебаний.
За вопросом что делать? как жить? следует роман, и нам остается только подвести черту
следствия и сказать: следовательно -- надо делать то, что делают в романе люди, рекомендуемые
симпатией автора, и не делать того, что делают лица, над которыми тяготеет его презрение.
Открыть, кому из своих героев сочувствует или не сочувствует наш автор, нетрудно -- он так щедр
на похвалы и порицания. Отсутствие в авторе романа "и тени таланта" еще более облегчает дело. Все
перипетии ведены к тому, чтобы любимый герой мог совершить такой, а не другой поступок. Нечего
разбирать, возможен или невозможен известный поступок в данную минуту. Дело в том, чтобы выставить
поступок, подчеркнуть его и тем самым сказать: вот что делать. С другой стороны, не симпатичные
автору лица никакими признаками здравого смыслу или добра не могут избегнуть позорных ярлыков:
дурак и негодяй. При таких условиях к пониманию симпатий препятствий быть не может. Все
психологические тонкости, пускаемые в ход романистом, исчерпываются колебаниями принять то или
другое состояние духа, вроде: "Она думала, что думает, -- нет, она не думала, что думает" или "ей
Стр.1