А. А. Бестужев-Марлинский. Вечер на бивуаке
------------------------------------------OCR:
Pirat
Доп. правка: В. Есаулов, сентябрь 2004
------------------------------------------...Едва
проглянет день,
Каждый по полю порхает,
Кивер зверски набекрень,
Ментик с вихрями играет.
Конь кипит под седоком,
Сабля свищет - враг валится,
Бой умолк - и вечерком
Снова ковшик шевелится.
Давыдов
Вдали изредка слышались выстрелы артиллерии, преследовавшей на левом
фланге опрокинутого неприятеля, и вечернее небо вспыхивало от них зарницей.
Необозримые огни, как звезды, зажглись по полю, и клики солдат, фуражиров,
скрып колес, ржание коней одушевляли дымную картину военного стана ***го
гусарского полка эскадрону имени подполковника Мечина досталось на
аванпосты. Вытянув цепь и приказав кормить лошадей через одну, офицеры
расположились вкруг огонька пить чай. После авангардного дела, за круговою
чашею, радостно потолковать нераненому о том о сем, похвалить отважных,
посмеяться учтивости некоторых перед ядрами. Уже разговор наших аванпостных
офицеров приметно редел, когда кирасирский поручик князь Ольский спрыгнул
перед ними с коня.
- Здравствуйте, други.
- Добро пожаловать, князь! Насилу мы тебя к себе залучили; где
пропадал?
- Спрашиваются ли такие вопросы? Обыкновенно, перед своим взводом,
рубил, колол, побеждал, - однако и вы, гусары, сегодня доказали, что не на
правом плече ментик носите; объявляю вам мою благодарность. Между прочим,
вахмистр! прикажи выводить и покормить моего Донца: он сегодня ничего не
кушал кроме порохового дыма.
- Послушайте-ка, ваше сиятельство...
- Мое сиятельство ничего не слышит и не слушает, покуда не выпьет
глинтвейну, без которого ему ни светло, ни тепло; давайте скорее стакан!
- Изволь! - сказал ротмистр Струйский. - Но знай, что эта чара
заветная: за нее ты должен приплатиться анекдотом.
- Хоть сотней! За ними дело не станет; я весь слеплен из анекдотов и
расскажу вам один из самых свежих, со мной случившихся. За здоровье
храбрых, товарищи!
Как-то недавно у нас не было дни в три ни крошки провианту. Кругом, по
милости вашей и казацкой, стало чисто, как в моем кармане, а, на беду,
тяжелую конницу фуражировать не пускают. Что делать? Голод тем более
умножался, что во французской линии слышалось гармоническое мычанье быков,
которое плачевным эхом раздавалось в пустом моем желудке. Рассуждая о суете
мирской, лежал я, завернувшись буркою, и грыз сухарь, так заплесневелый,
что над ним можно бы было учиться ботанике, так черствый, что его надо было
провожать в горло шомполом. Вдруг блеснула во мне пресчастливая мысль.
Сейчас же ногу в стремя - и марш.
"Куда, - спросили меня, - едешь ты на своей бешеной Бьютти?"
"Куда глаза глядят".
"Зачем?"
"Умереть или пообедать!" - отвечал я трагическим голосом, дал шпоры и,
показывая вид, будто меня занесла лошадь, пустился птицею и скрылся из глаз
изумленных моих товарищей. Они считали меня погибшим. Проскакав русскую
цепь, я навязал на палаш платок, который в молодости своей бывал белым, и
поехал рысью.
"Qui vive?" - раздалось с неприятельского пикета.
"Parlementaire russe!" - отвечал я.
"Haltela!"
["Кто идет?" - "Русский парламентер". - "Остановитесь!" - фр.]
Ко мне подъехал унтер-офицер с взведенным пистолетом.
"Зачем вы приехали?"
"Поговорить с начальником отряда".
"Для чего же без трубача?"
"Его убили".
Мне завязали глаза, повели пешего, и через три минуты я уже по
обонянию угадал, что нахожусь подле офицерского шалаша. "Добрый знак! -
думал я. - Счастливый как тут к обеду". Снимают повязку - и я очутился в
компании полковника и человек осьми конноегерских французских офицеров;
малый я не застенчивый.
"Messieurs! [Господа! - фр.] - сказал я им, поклонясь весьма развязно,
- я не ел почти три дня и, зная, что у вас всего много, решился, по
рыцарскому обычаю, положиться на великодушие неприятелей и ехать к вам на
обед в гости. Твердо уверен, что французы не воспользуются этим и не
захотят, чтобы я за шутку заплатил вольностью. Да и много ли выиграет
Франция, если завладеет конным поручиком, которого все знания и действия
очерчиваются концом палаша?"
Я не обманулся: французам моя выходка понравилась как нельзя больше.
Они пропировали со мной до вечера, нагрузили съестным мой чемодан, и мы
расстались друзьями, обещая при первой встрече раскроить друг другу голову
от чистого сердца.
- Не из печатного ли это? - спросил, усмехаясь, штабс-ротмистр
Ничтович, который слыл в полку за великого критика.
- Да хотя бы из печатного, - для тебя оно все-таки должно быть
новостью! - отвечал Ольский.
- А после какого дела это случилось?
- После того самого, где ты ранен был в сапог. Штабс-ротмистр запил
пилюлю и напрасно теребил усы, ища ответа на ответ: на этот раз остроумие
его осеклось.
- Не расскажет ли нам чего-нибудь Лидии? - сказал подполковник,
обращаясь к молодому офицеру, который в рассеянности курил давно погасшую
трубку.
Стр.1