В. Г. Белинский
Петербург и Москва
В. Г. Белинский. Собрание сочинений в трех томах. Т. II
ОГИЗ, ГИХЛ,М., 1948
Под общей редакцией Ф.М. Головешченко
Редакция С. П. Бычкова
OCR Бычков М.Н.
Предки наши, принужденные в кровавых боях познакомиться с божиими дворянами и с берегами
Невы, конечно, не воображали, чтоб на этих диких, бедных, низменных и болотистых берегах суждено
было возникнуть Российской империи, равно как не воображали они, чтобы Московское царство когданибудь
сделалось Российской империею. И возможно ли было вообразить что-нибудь подобное? Кто
может предузнать явление гения, и может ли толпа предвидеть пути гения, хотя этот гений и есть не что
иное, как мысль, разум, дух и воля самой этой толпы, с тою только разницею, что все, что таится в ней как
смутное предчувствие, в нем является отчетливым сознанием? В конце XVII века Московское царство
представляло собою уже слишком резкий контраст с европейскими государствами, уже не могло более
двигаться на ржавых колесах своего азиатского устройства: ему надо было кончиться, но народу русскому
надо было жить; ему предлежало великое будущее, и потому из него же самого бог воздвиг ему гения,
который должен был сблизить его с Европою. Как все великие люди, Петр явился впору для России, но во
многом не походил он на других великих людей. Его доблести, гигантский рост и гордая, величавая
наружность с огромным творческим умом и исполинскою волею - все это так походило на страну, в
которой он родился, на народ, который воссоздать был он призван, страну беспредельную, но тогда еще
не сплоченную органически, народ великий, но с одним глухим предчувствием своей великой
будущности. Поэтому Петр сам должен был создать самого себя, и средства для этого самовоспитания
найти не в общественных элементах своего отечества, а вне его, и первым пестуном его было - отрицание.
Совершенные невежды и фанатики обвиняли его в презрении к родной стране; но они обманывались:
Петра тесно связывало с Россиею обоим им родное и ничем не победимое чувство своего великого
призвания в будущем. Петр страстно любил эту Русь, которой сам он был представителем по праву
высшего, от бога истекавшего избрания; но в России он видел две страны, - ту, которую он застал, и ту,
которую он должен был создать: последней принадлежали его мысль, его кровь, его пот, его труд, вся
жизнь, все счастие и вся радость его жизни. Ученик Европы, он остался русским в душе, вопреки мнению
слабоумных, которых много и теперь, будто бы европеизм из русского человека должен сделать
нерусского человека и будто бы, следовательно, все русское может поддерживаться только дикими и
невежественными формами азиатского быта. Москва, столица Московского царства, Москва, уже по
самому своему положению в центре Руси, не могла соответствовать видам Петра на всеобщую и
коренную реформу: ему нужна была столица на берегу моря. Но моря у него не было, потому что берега
Северного и Восточного океана и Каспийское море нисколько не могли способствовать сближению
России с Европою. Надо было немедля завоевать новое море. Два моря мог он иметь в виду для
завоевания - Черное и Балтийское. Но для первого ему нужно иметь Малороссию в своем полном
подданстве, а не под своим только верховным покровительством, а это совершилось не прежде, как по
измене Мазепы. Кроме того, ему нужно было отнять у турков Крым и взять в свое владение обширные
степные пустыни, прилегающие к Черному морю, а взять их во владение, значило - населить их: труд
несвоевременный! и притом к чему бы повел он? Столица на берегу Черного моря сблизила бы Россию не
с Европою, а разве с Турциею, и насильственно притянула бы силы России к пункту столь отдаленному,
что Россия имела бы тогда свою столицу, так сказать, в чужом государстве. Не такие виды представляло
Балтийское море. Прилежащие к нему страны исстари знакомы были русскому мечу; много пролилось на
них русской крови, и оставить их в чужом владении, не сделать Балтийского моря границею России -
значило бы сделать Россию навсегда открытою для неприятельских вторжений и навсегда закрытою для
сношений с Европою. Петр слишком хорошо понял это, и война с Швециею по необходимости сделалась
главным вопросом всей его жизни, главною пружиною всей его деятельности. Ревель и особенно Рига как
бы просились сделаться новою столицею России - местом, где русский элемент лицом к лицу столкнулся
бы с европейским, не для того чтоб погибнуть в нем, но принять его в себя. Но Ревель и Рига сделались
позднее достоянием Петра, который вначале хлопотал не из многого - только из уголка на берегу Балтики,
Стр.1