К современным приемам "переоценки ценностей"
(Письмо в редакцию)
Оригинал здесь -- http://www.chukfamily.ru/Kornei/Proetcontra/batushkov.htm
В литературном обществе заслушан был 25 сентября доклад г. Чуковского - о Гаршине. Отчет о
заседании помещен был в номере "Речи" от 27 сентября. Заседание приняло несколько бурный характер,
и чисто литературная тема доклада дала повод к нелитературному спору, причем, с одной стороны,
доклад был назван своего рода "манифестом" агрессивного характера против отошедших или отходящих
деятелей, с другой - докладчик и сам в заключение заявил, что усвоенный им метод "изучения"
писателей должен привести к полной переоценке тех мнений и суждений, которые установились у нас с
80-х годов. Вопрос о Гаршине является только эпизодом в предпринятой работе, долженствующей
установить новые критерии оценки прежних ценностей у представителей молодого поколения.
Казалось бы, "изучению", "переоценке", "проверке" ранее принятых суждений и т.п. можно только
порадоваться. Ведь ценно непосредственное отношение всякого человека к явлениям прошлого и
настоящего, ценна всякая попытка найти и сказать что-нибудь новое по поводу изведанного и
испытанного. Г. Чуковский, безусловно, нашел сказать кое-что новое и по поводу Гаршина, обратил
внимание на такие стороны его художественной деятельности, на которые, сколько мне известно, не
было еще указано, хотя их открытие имеет относительное значение; докладчик оказался особенно
чувствительным к вопросам писательской техники, что составляет вообще одно из главных свойств
критических приемов г. Чуковского. Указание на особую точность и методичность писаний Гаршина,
"бухгалтерию и арифметику", постоянно вторгающихся в работу художника, - все это любопытно,
свидетельствует о внимательном чтении автора, сравнительно ново. Если бы докладчик ограничился
указанием подмеченной особенности одного из свойств ума Гаршина и одного из приемов его
поэтической техники, - то можно было бы только приветствовать такое внимательное изучение одной
стороны литературной деятельности выдающегося русского писателя, оценить несомненную
талантливость, которую при этом проявил и его критик, и, так сказать, зарегистрировать его наблюдения
в истории мнений о Гаршине и разного отношения к нему разных поколений. Но, к сожалению, г.
Чуковский сделал смелый и решительный скачок, на котором сорвался и возбудил только горячий
протест знавших и любивших Гаршина не только во внимание к технике его творчества, а как цельный и
глубоко симпатичный образ художника, больного, но и болевшего душою за многое и за многих,
обладавшего в высокой степени пафосом к идее, понимавшего силу и значение подвига, как-то особенно
стремившегося всю жизнь к героическому подвижничеству. Вся эта сторона духовного облика Гаршина
как бы совсем ускользнула от его критика. Он даже умышленно и совершенно несправедливо пытался
отрицать ее. Он хотел уверить аудиторию, что "весь" Гаршин только в описаниях внешнего характера, в
"арифметике и бухгалтерии" не всегда художественных, и даже с подчеркнутым недоумением будто бы
передавать впечатления целого, разбивая описания на рубрики под литерами а, б, в, г и т.д.
Мы бы назвали доклад г. Чуковского - "в преддверии к Гаршину", если бы докладчик сумел остановиться
на избранной им позиции и действительно дал бы нам только анализ некоторых технических приемов
творчества Гаршина. Однако, не удовольствовавшись описанием внешних черт таланта Гаршина,
наружным видом здания, он вдруг распахнул дверь и объявил, что храм ваш пуст; внутри здания не
только нет ничего, но нечто худшее абсолютной пустоты, а именно - отрицательные явления:
бездарность, антихудожественность, фальшь... Конечно, мы не поверим г. Чуковскому, но не можем не
пожалеть, что он ограничился несколько поверхностным отношением к писателю, не проникая в
сущность его душевного облика. Вот почему аудитория взволновалась, и спор принял личный оборот; об
этом можно пожалеть, но до литературного обсуждения вопроса не дошли, ибо для тех, кто дорожил
памятью о цельном облике художника, который сам придавал второстепенное значение одному только
эстетическому чувству, признавая высший смысл искусства в том, чтобы "заставлять думать людей",
действовать на душу, возбуждать мысли и чувства ("Надежда Николаевна"), казалось непростительной
близорукостью отрицать эту душу, ум и чувства в самом художнике.
Стр.1