П. В. Анненков
"Гроза" Островского и критическая буря.
Ответ критику "Грозы" в журнале "Наше время"
Стоустая молва, как говорилось в старину, опередила вашу статью по поводу новой комедии г.
Островского "Гроза":1 Незадолго до появления критической бури, как вы называете сами свою рецензию,
разнеслись слухи, что туча скопляется на листках нового журнала вашего, от которого мы уже теперь,
имея в руках несколько номеров, можем ожидать много добра и пользы.2 Слухи не обманули публику.
Журнал ваш родился очень почетно, при треске и громе критических залпов. С другой стороны, все слухи
и толки оказались ниже дела. Они возвещали только едкую критическую статью, но нисколько не
намекали на настоящую цель ее -- лишить г. Островского возможности дальнейшего литературного
существования, превратить его имя в пустой звук, сделать из счастливого и сильного деятеля нашего
времени жалкий призрак без значения, наподобие тех отживших писателей, присутствие которых уже не
чувствуется людьми, которые уже почти не дают от себя тени, как сказочный Питер Шлемиль3. С первых
же строк рецензии большинству ваших читателей, а в том числе и мне, ничего более не оставалось делать,
как отказаться от коренных своих убеждений, от признанных эстетических истин, от свидетельства чувств
и, наконец, чуть-чуть не от рассудка. Рецензия говорила твердо, решительно: читатель ясно распознавал
приглашение обернуться назад, покаяться во всех своих прежде добытых мнениях касательно истины и
красоты художественных представлений, словом -- торжественно отречься от всей прежней умственной
жизни, как от наваждения лукавого: vade retro, Satan! {Отойди, Сатана (лат.).-- Ред.}4 Где слышалась ему
прежде живая, народная речь, там рецензия советовала ему воскликнуть вместе с нею: подбор одних
грамматических искажений; где чудился ему свежий источник поэзии, там она твердо решала: грязное
болото, подлежащее ведению полиции общественного здоровья; где, наконец, признавал он выражение
глубокой психической игры чувств и мыслей, там следовало ему, по указанию рецензии, видеть только
беснующееся животное, застигнутое в минуту своего болезненного пароксизма. Беспрестанная угроза
отнять г. Островского у публики безвозвратно и окончательно, особенно запутывала дело, увеличивая
общее смущение. Так пробежали и мы две статьи рецензии, разделенные довольно долгими
промежутками времени,5 и каждый раз со страхом в сердце: вот придется объявить себя человеком,
косневшим дотоле в слепоте и невежестве! Перспектива, согласитесь, весьма неутешительная!..
Но, слава Богу, буря прошла благополучно. Все осталось по-прежнему, как было, точно не
появлялось никогда бурной рецензии на страницах нового журнала. Я даже принимаю смелость от имени
почитателя таланта г. Островского дружески протянуть вам, автору рецензии, руку -- как будто вы
никогда и не заподозревали их в слабости обсуждающих способностей и в извращенном состоянии их
вкуса. Скажу более -- они обязаны вам благодарностью. Рецензия обличила вполне авторский талант ваш,
если тут нужно было какое-либо обличение, и особенно тем, что умела связать несколько дельных и
верных заметок с совершенно ложным, по нашему мнению, основанием и притом так плотно, что
разделить их уже нет никакой возможности. Мысль относительно справедливая играет в бурной рецензии
нечто похожее на роль красивого контрфорса,6 поддерживающего хилое здание, напоминая те изящные
контрфорсы готических церквей, которые покрыты узорами, статуями, нишами и предназначены для того,
чтобы отводить глаза зрителей от несостоятельности художника в архитектурной механике. Какой-то из
современных французских писателей, имевший, вероятно, причины быть недовольным журналами, сказал
про критику своего отечества, что ее можно сравнить с болезнию -- раком, который, поселясь в сердце
литературного произведения, разъедает его до тех пор, пока произведение не рассыплется прахом.
Особенность этой болезни, этого критического канцера,7 по мнению французского автора, состоит в том,
что он прилипчив и ненасытен. Совершив свое истребление на одном предмете, он переходит к другому и
подвергает его одинаковой участи с первым: такова уже натура критики -- восклицает оскорбленный
французский новеллист. Мы живо помним разительный пример точно такого же действия критики и у нас
-- именно в известном, едком и остроумном разборе комедии г. Соллогуба "Чиновник".8 Второй пример
такого же разрушительного характера критики собирались вы дать на произведениях г. Островского -- но
здесь, к изумлению нашему, не произошло ничего ужасного. Предмет, выбранный рецензией в жертву
Стр.1