Андрей Андреев. Вместо венка
Оригинал находится здесь: "Известия", 13 сентября 2004 г.
Исполняя просьбу редакции - написать несколько слов о брате моем, ныне
умершем писателе Леониде Николаевиче Андрееве, - я далек от мысли касаться
его литературного наследия. Это дело критики. В этом отношении я могу
только сказать, что все его произведения являются не более как слабым
отблеском, невнятным эхом тех внутренних бурь, которые волновали его живую,
вечно мятущуюся душу.
В годы, предшествовавшие войне, глубоко изменилось миросозерцание
Это новое отношение к жизни явилось не вдруг, оно было
писателя.
результатом всех его страстных исканий, оно явилось, когда пройден им был и
посильно, для себя, освещен весь трагический мрак смутного, временного,
полного страданий и противоречий, земного предельного бытия.
"Смерти не существует" - вот то новое, что могло в дальнейшем стать
основою его будущих произведений.
Мне памятен момент, когда впервые он сказал себе это новое.
Мы были на море, в шхерах. Было солнечное утро и обновленным, светлым,
безгранично радостным казался мир. Тихо колыхался на якоре, на голубой
утренней волне, мотор. Механик уехал на берег, на остров, и я один сидел на
кокпите (видимо, имеется в виду морская яхта Л. Андреева "Далекий". -
ред.), ожидая пробуждения брата. Он вышел из каюты особенно радостным и с
особым, свойственным ему вниманием стал смотреть в сияющее море.
- Это удивительно, - сказал он, наконец отрываясь, - я проснулся со
словами: "и поэтому смерти не существует". Смотрю на море и чувствую то же
самое: и поэтому смерти не существует. Сна же припомнить не могу, помню
только всю силу, всю неопровержимость того, что привело меня к этой
фразе...
В дальнейшем он постоянно в разговорах возвращался к этому новому и
смеялся над тем ярлыком "пессимиста", который навесила на него критика. Но,
смеясь, в то же время переживал своеобразную драму художника, о которой сам
он говорил так:
- Я пишу уже пятнадцать лет. Как с классной доски, на которой много
писалось, невозможно стереть следы мела, так невозможно и мне, в новых
работах, стереть следы того, что было написано раньше. Меня продолжают
именовать пессимистом - определение, которое звучит теперь уже для меня
впустую, - и они как будто бы и правы. Но - одновременно и не правы, так
как весь вопрос сводится здесь исключительно к закону косности, победить
который - задача, стоящая теперь передо мною...
Андреев умер, и тысячи верст отдаляют нас от того гроба, в который
положен он на чужбине. И разрозненное, разрушенное революционной грозою, не
в силах общество отдать усопшему последней дани...
Жестокое одиночество в жизни - вот то, что было уделом Леонида
Андреева. Оно было тем "роковым", что лежит, по слову Некрасова, в судьбе
русского писателя,
оно убивало его, как убивала "роковая" нищета
Достоевского, как "роковая" чахотка убивала Надсона. Сидевшие по своим
политическим и литературным ячейкам, смотревшие по своим "направлениям",
замкнутые в стенах своих "школ", деятели искусства и политики, надев на
себя правоверные шоры, не рисковали приближаться в них к писателю - слишком
беспокойному,
нарочитой узости и усыпляющему доктринерству. И если нужно было, в силу
партийных соображений,
слишком независимому, слишком беспощадному ко всякой
молчать о
"направлением", всею "школою", и если нужно было на него напасть - скопом
же и нападали.
...Поздний ноябрьский вечер. В глухом осеннем ненастье, среди темных
спящих финских лачуг, горя огнями, возвышается исполином над морем
"андреевская" дача. Когда-то, когда строилась она, когда выстроилась, и
плотник в восторге пробежал, балансируя, по карнизу семисаженной башни -
какое было торжество, "как пышно" было, "как богато"! Рассчитанные на
приезжающих комнаты, рассчитанные на гостей лодки и лыжи, огромный кабинет,
огромная столовая... Но что-то тихо, что-то слишком уж тихо в огромном
доме. Уже месяцы не переступала чужая нога порога андреевского дома...
"Приезжай, необходимо", - телеграфирует мне писатель в Москву и, когда
приезжаю я, находит еще силы в себе шутить. Но какая невеселая и страшная
шутка!
- Я было думал, - шутит он, - нанять какого-нибудь финна, пусть вечер
сидит, все-таки - не один...
писателе - молчали скопом, всем
Стр.1