Леонид Андреев. В тумане
---------------------------------------------------------------Оригинал
находится здесь: Библиотека. Леонид Андреев.
---------------------------------------------------------------В
тот день с самого рассвета на улицах стоял странный, неподвижный
туман. Он был легок и прозрачен, он не закрывал предметов, но все, что
проходило сквозь него, окрашивалось в тревожный темно-желтый цвет, и свежий
румянец женских щек, яркие пятна их нарядов проглядывали сквозь него, как
сквозь черный вуаль: и темно и четко. К югу, где за пологом туч пряталось
ноябрьское низкое солнце, небо было светло, светлее земли, а к северу оно
спускалось широкой, ровно темнеющей завесой и у самой земли становилось
изжелта-черным и непрозрачным, как ночью. На тяжелом фоне его темные здания
казались светло-серыми, а две белые
колонны у входа в какой-то сад,
опустошенный осенью, были как две желтые свечи над покойником. И клумбы в
этом саду были взрыты и истоптаны грубыми ногами, и на сломанных стеблях
тихо умирали в тумане запоздалые болезненно-яркие цветы.
И сколько ни было людей на улицах, все торопились, и все были сумрачны
Печален и страшно тревожен был этот призрачный день,
и молчаливы.
задыхавшийся в желтом тумане.
В столовой уже пробило двенадцать часов, потом коротко отбило половину
первого, а в комнате Павла Рыбакова было темно, как в сумерках, и на всем
лежал отраженный, исчерна-желтый отсвет. От него желтели, как старая
слоновая кость, тетради и бумаги, разбросанные по столу, и нерешенная
алгебраическая задача на одной из
них со своими ясными цифрами и
загадочными буквами смотрела так старо, так заброшенно и ненужно, как будто
много скучных лет пронеслось над нею; желтело от него и лицо Павла,
лежавшего на кровати. Крепкие, молодые руки его были закинуты за голову и
обнажились почти до локтя; раскрытая книжка, корешком вверх, лежала на
груди, и темные глаза упорно глядели в лепной раскрашенный потолок. В
пестроте и грязных тонах его окраски было что-то скучное, надоедливое и
безвкусное, напоминавшее о десятках людей, которые жили в этой квартире до
Рыбаковых, спали, говорили, думали, делали что-то свое - и на все наложили
свою чуждую печать. И эти люди напоминали Павлу о сотнях других людей, об
учителях и товарищах, о шумных и людных улицах, по которым ходят женщины, и
о том - самом для него тяжелом и страшном,- о чем хочется забыть и не
думать.
- Скучно... Ску-у-чно!- протяжно говорит Павел, закрывает глаза и
вытягивается так, что носки сапог касаются железных прутьев кровати. Углы
густых бровей его скосились, и все
отвращения,
лицо передернула гримаса боли и
разгладились, видно стало, что лицо
странно исказив и обезобразив его черты; когда морщины
его молодо и красиво. И особенно
красивы были смелые очертания пухлых губ, и то, что над ними по-юношески не
было усов, делало их чистыми и милыми, как у молоденькой девушки.
Но лежать с закрытыми глазами и видеть в темноте закрытых век все то
ужасное, о чем хочется забыть навсегда, было еще мучительнее, и глаза Павла
с силою открылись. От их растерянного блеска в лице его появилось что-то
старческое и тревожное.
- Бедный я малый! Бедный я малый!- вслух пожалел он себя и повернул
глаза к окну, жадно ища света. Но
его нет, и желтый сумрак настойчиво
ползет в окна, разливается по комнате и так ясно ощутим, как будто его
можно осязать пальцами. И снова перед глазами развернулся в высоте потолок.
Карниз потолка был лепной и изображал русское село: углом вперед
стояла хата, каких никогда не бывает в действительности; рядом застыл мужик
с приподнятой ногою, и палка в руках была выше его, а он сам был выше хаты;
дальше кривилась малорослая церковь, а возле нее выпирала вперед огромная
телега с такой маленькой лошадью, как будто это была не лошадь, а гончая
собака. И морда у нее была острая, как у собаки. Потом опять в том же
порядке: хата, большой мужик, церковь и огромная телега, и так кругом
комнаты. И все это было желтое на грязно-розовом фоне, уродливое и скучное,
и напоминало не деревню, а чью-то печальную и лишенную смысла жизнь.
Противен был мастер, который лепил деревню и не дал ей ни одного дерева.
- Хоть бы завтракать скорее!- прошептал Павел, хотя ему совсем не
Стр.1