МАМАЙ
-------------------------------------------------------------------------Источник:
Евгений Замятин. Избранное, М: Правда, 1989.
OCR В. Есаулов, февраль 2005 г.
-------------------------------------------------------------------------По
вечерам и по ночам - домов в Петербурге больше нет: есть
шестиэтажные каменные корабли. Одиноким шестиэтажным миром несется корабль
по каменным волнам среди других одиноких шестиэтажных миров; огнями
бесчисленных кают сверкает корабль в разбунтовавшийся каменный океан улиц.
И, конечно, в каютах не жильцы: там - пассажиры. По-корабельному просто все
незнакомо-знакомы друг с другом, все - граждане осажденной ночным океаном
шестиэтажной республики.
Пассажиры каменного корабля ? 40 по вечерам неслись в той части
петербургского океана, что обозначена па карте под именем Лахтинской улицы.
Осип, бывший швейцар, а ныне - гражданин Малафеев, стоял у парадного трапа
и сквозь очки глядел туда, во тьму: изредка волнами еще прибивало одного,
другого.
Малафеев и, передвигая очки на носу, - регулировал для каждого уровень
почтения: бассейн, откуда изливалось
Мокрых, засыпанных снегом, вытаскивал их из тьмы гражданин
почтение, сложным механизмом был
связан очками.
Вот - очки на кончике носа, как у строгого педагога: это Петру
Петровичу Мамаю.
- Вас, Петр Петрович, супруга дожидают обедать. Сюда приходили, очень
расстроенные. Как же это вы поздно так?
Затем очки плотно, оборонительно уселись в седле: тот, носатый из
двадцать пятого - на автомобиле. С носатым - очень затруднительно:
"господином" его нельзя, "товарищем" - будто неловко. Как бы это так, чтобы
оно...
- А, господин-товарищ Мыльник! Погодка-то, господин-товарищ Мыльник...
затруднительная...
И, наконец - очки наверх, на лоб: на борт корабля "ступал Елисей
Елисеич.
- Ну, слава богу! Благополучно? В шубе-то вы, не боитесь - снимут?
Позвольте - обтряхну...
Елисей Елисеич - капитан корабля: уполномоченный дома. И Елисей
Елисеич - один из тех сумрачных Атласов, что, согнувшись, страдальчески
сморщившись, семьдесят лет несут по Миллионной карниз Эрмитажа.
Сегодня карниз был, явно, еще тяжелее, чем всегда. Елисей Елисеич
задыхался:
- По всем квартирам... Скорее... На собрание... В клуб...
- Батюшки! Елисей Елисеич, или опять что... затруднительное?
Но ответа не нужно: только взглянуть на страдальчески сморщенный лоб,
на придавленные тяжестью плечи. И гражданин Малафеев, виртуозно управляя
очками, побежал по квартирам. Набатный его стук у двери - был как труба
архангела: замерзали объятия, неподвижными пушечными дымками застывали
ссоры, на пути ко рту останавливалась ложка с супом.
Суп ел Петр Петрович Мамай. Или точнее: его строжайше кормила супруга.
Восседая на кресле величественно, милостиво, многогрудно, буддоподобно -
она кормила земного человечка созданным ею супом:
- Ну, скорей же, Петенька, суп остынет. Сколько раз говорить: я не
люблю, когда за обедом с книгой...
- Ну, Аленька - ну, я сейчас - ну, сейчас... Ведь шестое издание! Ты
понимаешь: "Душенька" Богдановича - шестое издание! В двенадцатом году при
французах все целиком сгорело, и все думали - уцелело только три
экземпляра... А вот - четвертый: понимаешь? Я на Загородном вчера нашел...
Мамай 1917 года - завоевывал книги. Десятилетним вихрастым мальчиком
он учил закон божий, радовался перьям, и его кормила мать; сорокалетним
лысеньким мальчиком - он служил в страховом обществе, радовался книгам, и
его кормила супруга.
Ложка супу - жертвоприношение Будде - и снова земной человечек суетно
забыл о провидении в обручальном кольце - и нежно гладил, ощупывал каждую
букву. "В точности против первого издания... С одобрения Ценсурнаго
Комитета"... Ну, до чего приятное, до чего умильное т на трех толстеньких
ножках...
- Ну, Петенька, да что это? Кричу-кричу, а ты с своей книгой... Оглох,
Стр.1