П. А. Вяземский
Из "Автобиографического введения"
Вяземский П. А. Сочинения: В 2-х т. -- М.: Худож. лит., 1982. -- Т. 2. Литературно-критические
статьи. Сост., подг. текста и коммент.М. И. Гиллельсона. 1982.
OCR Бычков М. Н.
Вероятно никто более меня не удивится появлению в печати полного собрания всего написанного
мною в прозе, в течение шестидесятилетия и более. Это уже не в чужом, а в собственном миру похмелье.
Впрочем, голова моя, кажется, крепка: чернилами допьяна я никогда не упивался.
В наше скороспелое и торопливое время такое позднее появление довольно любопытно. У нас
издаются книги только что вчера дописанные; листы высохнуть еще не успели: кажется, не только у нас,
но и везде иные издают книги, которые только завтра напишутся, а пока спешат издать в свет пробные
листы. Что до меня касается, следует еще заметить, что предлагаемое ныне собрание сочинений моих
предпринято не по моему почину и, так сказать, от меня заочно. Благоприятели предложили, а я
согласился. Как и почему согласился я, читателям и публике знать в подробности не нужно. Это -- дело
домашнее. Впрочем, не один раз друзья мои убеждали меня собрать и издать себя. Кажется, и
посторонние лица, и даже литературные недоброжелатели мои удивлялись, с примесью некоторого
сожаления, что нет меня на книжном рынке. Дело в том: в старое время, то есть когда был я молод, было
мне просто не до того. Жизнь сама по себе выходила скоропечатными листками. Типография была тут в
стороне, была ни при чем. Вообще я себя расточал, а оглядываться и собирать себя не думал. Далее, когда
деятельность литературы нашей начала сходить с пути, по которому я следовал, и приняла иное
направление, на вызов издать написанное мною и разбросанное по журналам отвечал я: "Теперь поздно и
рано". Поздно -- потому, что железо остыло, а должно ковать железо, пока оно горячо, то есть пока
участие читателей еще живо и сочувственно, пока не развлеклось оно новыми именами, новыми
приемами. Рано -- потому, что не настала еще пора, когда старое так состарится, что может показаться
новым и молодым. По неизменному житейскому порядку и круговращению так бывает во многом: жизнь
и история налицо -- они засвидетельствуют правду этих слов. Легко может статься, что многое из ныне
животрепещущего и господствующего не переживет века и дня своего. Другое, ныне старое и забытое,
может очнуться позднее. Оно будет источником добросовестных изысканий, училищем, в котором новые
поколения могут почерпать если не уроки, не образцы, то предания, не лишенные занимательности и
ценности не только для нового, настоящего, но и для будущего. Слова: прошедшее, настоящее, будущее -имеют
значение условное и переносное. Всякое настоящее было когда-то будущим, и это будущее
обратится в прошедшее. Иное старое может оставаться в стороне и в забвении; но тут нет еще
доказательства, что оно устарело; оно только вышло из употребления. Это так, но запрос на него может
возродиться. Антикварии, продавцы старой мебели, старой утвари также удачно торгуют старьем, как и
соседняя с ними лавка сбывает свой свежий и по последнему требованию изготовленный товар. Одно
здесь условие: старое должно иметь свою внутреннюю и весовую, или художественную, ценность. В
таком товаре есть большая, неувядаемая живучесть. Отлагая в сторону стыдливую скромность и не
подвергая себя упрекам в излишней гордости, полагаю, что предлагаемый здесь товар не лишен, в
некоторой степени того и другого свойства. Следовательно, и моя речь впереди. Стоит только дождаться
удобного часа, а он пробьет уж без меня, но пробьет. Впрочем, некогда и я имел свои час, и часы были
еще с трезвоном и курантиками. Поздняя старость имеет право говорить о себе в третьем лице. Старик в
собственных глазах своих уже не я, а он. В таких условиях выхожу пред общественное судилище.
Доволен буду я и малочисленным одобрительным вниманием некоторых читателей; равнодушен буду,-по
крайней мере, так мне кажется, пока я еще в кулисах и на сцену не вышел,-- к строгим приговорам
других судей, тем более что этот суд будет что-то вроде посмертного суда.Меня вполне живого он уже не
застигнет. На долгом веку моем был я обстрелян и крупными похвалами и крупною бранью. Всего было
довольно. Выдержал я испытание и заговора молчания, который устроили против меня. Я был отпет:
кругом могилы моей, в которую меня живого забыли, глубокое молчание. Что же? Все ничего. Не
раздобрел, не раздулся я от первых, не похудел -- от других. Натура одарила меня большою живучестью и
телесною и внутреннею. Это может быть досадно противникам моим. Прошу у них в том прощения, но
делать мне нечего. Я здоров своим здоровьем и болен своими болезнями. Чужие не могут придать мне
здоровья, не могут со стороны привить мне и недуги. Злокачественные поветрия и наития бессильны надо
мною.
Стр.1