М., ГИХЛ, 1955
Издание осуществляется под общей редакцией В. П. Друзина
Подготовка текста и примечания Н. В. Алексеевой
OCR Бычков М. Н. <...> Просыпается оно в тощей фигурке сапожника Сидора Иванова,
портного Ивана Сидорова и, запахиваясь рваным халатом, сквозь который мороз запускает свои колючие,
как иглы, лапы, ежась, бежит опохмелиться, "поправиться", обыкновенно пуская ребром последний
пятачок, а за отсутствием его -- собственный жилет, сапожную колодку, женин платок и вообще все, что
ни подвернется под руку. <...> Виляя своею измятою юбкою, нетвердою поступью бежит она через двор и, выйдя за ворота,
направляется в сторону "Крымского ада". <...> Просыпаются рачительные хозяева и спешат на рынок, причем, выйдя за ворота, крестятся и кланяются на
все четыре стороны. <...> В это время посреди двора стоит старьевщик. <...> Но ее постоянно мучит постоялец, отставной прапорщик Волшебнов, непременно требующий
обеда, да еще старуха Митревна, уже третий день проклинающая, лежа на печи, и жизнь свою сибирную,
и соседей, и хозяйку, -- старуха, которая ежеминутно молит бога о смерти, и притом только потому, что в
эти три дня ей не удалось потешить чайком свою ветхую утробу... <...> -- Куда тут? как бы кадушку-то не того... опрокинешь неравно! -- говорил он, влезая в кухню и
втаскивая с собою тучу холода, которым и без того изобиловало жилище Слезовой. <...> Тут же стояла кровать, а на стене болталось зеркальце, имевшее особенную способность
стягивать все черты лица в одну точку, к концу носа. <...>
Принимая в руки сюртук, старьевщик окинул его зорким глазом "с одного маху", и, заглядывая в
мельчайшие закоулки, нападал на такие пятна, прожженные дырья и изъяны, которые Слезовой очень
желалось бы спрятать... <...> Вскоре из-под кровати, при пособии палки и кочерги, которою орудовала старуха, появились на
свет божий, вместе с кучею сора и неизвестно откуда взявшегося пуху, старые, совершенно желтые
панталоны покойного супруга Слезовой <...>
Столичная_беднота.pdf
Г. И. Успенский
Столичная беднота
(Мелкие очерки)
Г. И. Успенский. Собрание сочинений в девяти томах. Том 1.
М., ГИХЛ, 1955
Издание осуществляется под общей редакцией В. П. Друзина
Подготовка текста и примечания Н. В. Алексеевой
OCR Бычков М. Н.
СОДЕРЖАНИЕ
1. Старьевщик (Из московской жизни)
2. Первая квартира (Из записок пролетария)
3. Про одну старуху
4. Извозчик (Очерк)
1. СТАРЬЕВЩИК
(Из московской жизни)
Зима, жгучий мороз.
Задолго еще до первого колокола, до первого визга извозчичьих саней по закаленному лютым
морозом снегу начинает пробуждаться жизнь на столичном дворе. В грязных клетушках, в нижних
этажах, где гнездятся сапожники и портные, напоминающие миру о своем существовании скромною
вывеской, уставившейся своим золотым сапогом или растопыренными ножницами куда-нибудь в стену, в
кучу дров или в такой угол, куда с незапамятных времен не забредала ни единая человеческая нога, -- в
этих-то сырых подземельях, обдающих свежего человека какою-то кислятиной вместо воздуха, прежде
всех просыпается людское горе, с вечера "звонко" залитое в кабачке под известным заглавием:
"Уединение", "Мечта", "Перепутье". Просыпается оно в тощей фигурке сапожника Сидора Иванова,
портного Ивана Сидорова и, запахиваясь рваным халатом, сквозь который мороз запускает свои колючие,
как иглы, лапы, ежась, бежит опохмелиться, "поправиться", обыкновенно пуская ребром последний
пятачок, а за отсутствием его -- собственный жилет, сапожную колодку, женин платок и вообще все, что
ни подвернется под руку. А навстречу ему уютное пристанище с отрадною надписью: "распивочно" давно
уже распахнуло свои гостеприимные объятия и ежеминутно погребает за своей почерневшей дверью весь
этот болеющий люд, испугавшийся при дневном свете собственного безобразия и старающийся куданибудь
скрыться даже от самого себя. Этот же внутренний испуг заставляет до свету убраться со двора
увлеченную юнкером Тесаковым камелию, вчера же претерпевшую множество оскорблений от
высоконравственной хозяйки, у которой господин Тесаков нанимает комнату и которой уже давно ничего
не платит. Виляя своею измятою юбкою, нетвердою поступью бежит она через двор и, выйдя за ворота,
направляется в сторону "Крымского ада".
Где-то ударили к обедне. Жизнь на дворе шумит сильнее и сильнее: тащится с салазками
молочница; со скрипом въезжает водовоз вместе с бочкой, составляющей как бы один довольно объемный
кусок льду; медленно плетется на дровнях с угольями весь почерневший от соседства с ними мужик и,
став посреди двора, громко кричит: "уголь!", выставляя при этом свои белые, как снег, зубы.
Просыпаются рачительные хозяева и спешат на рынок, причем, выйдя за ворота, крестятся и кланяются на
все четыре стороны. Просыпается харчевник Кузьма Шестов и выкатывает собственную трехобхватную
особу на крыльцо, находя почему-то нужным почесаться непременно в виду всей улицы. Он так толст,
тучен, жирен и тепел, что от него идет как бы дым и пар, в то время как исхудалого оборванца жжет,
щиплет и душит лютый мороз. Из-под извозчичьих полозьев несется неумолкаемый визг и как бы какойто
бесконечной визгливой струей вьется над всем городом. Из труб медленно ползут кверху столбы дыма,
застилая собою небо, и сквозь эту дымную занавеску тускло смотрит, колеблющимся пятном, красное
Стр.1