Глеб Иванович Успенский
ПИСЬМА ИЗ СЕРБИИ
I. НАШИ ДОБРОВОЛЬЦЫ В ДОРОГЕ
Пароход из Пешта в Белград [Сентябрь 76 г.] отходит два раза в сутки: в
6 часов утра и в 11 вечера; утренний пароход я проспал; пришлось ждать
вечера и кое-как убивать время. Бродя, от нечего делать, по улицам Пешта,
городка хотя и не очень многолюдного (я был здесь после Парижа и Лондона),
но устраивающегося жить совершенно по-европейски, позволяющего себе даже
во внешнем убранстве улиц чисто парижскую роскошь, я тысячи раз невольно
спрашивал себя: да неужели правда все то, что пишут о начавшемся в русском
народе движении в пользу славян? неужели правда, что на эти широкие,
асфальтовые тротуары Пешта каждый божий день железная дорога высаживает
толпы простых русских людей, добровольно отдающих свою голову за
угнетенного?.. Я потому задавал себе такие вопросы, что долгое вреня жил
за границею и за границею же прожил весь период возникновения и развития
начавшегося на Руси возбуждения; я знал об этом движении из газет, притом
на чужой стороне значение русского движения принимало для меня поистине
громадное значение по своей, почти невозможной на бехом свете, жажде -
жертвовать собою чужому несчастью, которую так необычайно своевольно
обнаружил русский человек. Устраивающийся по-еврспейски Пешт, то есть
город, обставляющий свои дома, свои улицы не только сеем необходимым или
удобным, но и роскошным, грихотливым, поминутно должен был напоминать мне
о народе, явно стремящемся к такому неудобству, какова смерть, - народе,
находящем "свое удовольствие" в жертве, в трудах и бедствиях войны за
чужое, но правое дело; на этом асфальтовом тротуаре, в виду этих
великолепных кафе, наполненных народом, оживленно толкующим и думающим о
свои.х делах, трудно было верить возможности такой наивной, юношеской
затеи целого народа, и вот почему я поминутно должен был спрашивать себя:
да неужели все это правда)...
Можете судить после этого, с каким нетерпением побежал я на железную
дорогу, когда часов в 6 вечера в мой нумер вошел еврей-комиссионер [Он был
русский солдат, но остался в Венгрии посче усмирения.] и объявил на
ломаном русском языке, что "сейчас приедут пятьдесят россиянов", Двор
станции был наполнен каретами, колясками и комиссионерами, ожидавшими
приезжих; кроме комиссионеров и полицейских, не было никаких других
представителей чужой стороны, которые явились бы поглядеть или встретить
наших чудаков; правда, они не мешают этим чудакам делать их странное дело,
но уж удивляться этому делу и чудакам, которые взялись за него, у них нет
времени. Только я один в нетерпении бродил по двору станции и рад был
поглядеть на них своими глазами. Добрых пять минут, показавшихся мне пятью
часами, прошло прежде, чем затряслась мостовая от въехавшего в вокзал
поезда...
"Наши!" - подумал я, и действительно, гляжу - валит сибирка,
гиганты-сапоги, узел в дерюге, в два двугривенных картуз... а за первой
чуйкой так и хлынули мерлушки, полушубки, узлы и гремящие, как гром,
сапоги... - "Наши, наши!" - твердил я себе, глубоко тронутый появлением
этих неказистых костюмов, этих не очень чтоб выразительных лиц, этих
полушубков на европейских асфальтах, в виду этой роскоши и блеска
европейского города.
Да, неказист был русский чудак-доброволец, явившийся на чужую сторону:
неказист костюмом - все здесь одеваются лучше и красивее его в тысячу раз;
неказист лицом и фигурой: волосы у него были подрезаны з скобку, и уж
много-много обделаны, то есть словно топором, - на солдатский манер;
сбитые в войлок бороды тоже не могли служить иностранцам образцом
туалетного искусства; но все это ничего, все это исчезало в его чистом
жеханни жертвы, заставлявшем забыть все его внешние несовершенства, притом
же вполне понятные: ведь бедность у нас на Руси! - Все это действительно и
было бы забыто, если б он не привез с собою, помимо неказистой внешности,
еще и других, тоже неказистых вещей! Мне пришлось проехать с партией
добровольцев от Пешта до Белграда и видеть их здесь до дня отправления на
поле битвы, и если я, с одной стороны, благодаря этому знакомству с
разнообразнейшим русским людом, убедился, что русский человек жив, что в
нем целехоньки самые юношеские, чистые движения души, то, с другой
стороны, я также воочию увидел, как русский человек измучился, как много
Стр.1