Иван Сергеевич Тургенев. Дым
Дополнительная правка: М. Бычков, сентябрь 2004 г.
I
10 августа 1862 года, в четыре часа пополудни, в Баден-Бадене, перед
известною "Соnvеrsаtion" толпилось множество народа.
Погода стояла
прелестная; все кругом - зеленые деревья, светлые дома уютного города,
волнистые горы,- все празднично, полною чашей раскинулось под лучами
благосклонного солнца; все улыбалось как-то слепо, доверчиво и мило, и та же
неопределенная, но хорошая улыбка бродила на человечьих лицах, старых и
молодых, безобразных и красивых. Самые даже насурмленные, набеленные фигуры
парижских лореток не нарушали общего впечатления ясного довольства и
ликования, а пестрые ленты, перья, золотые и стальные искры на шляпках и
вуалях невольно напоминали взору оживленный блеск и легкую игру весенних
цветов и радужных крыл; одна лишь повсюду рассыпавшаяся сухая, гортанная
трескотня французского жаргона не могла ни заменить птичьего щебетанья, ни
сравниться с ним.
А впрочем, все шло своим порядком. Оркестр в павильоне играл то попурри
из "Травиаты", то вальс Штрауса, то "Скажите ей", российский романс,
положенный на инструменты услужливым капельмейстером; в игорных залах,вокруг
зеленых столов,теснились те же всем знакомые фигуры, с тем же тупым и
жадным, не то изумленным, не то озлобленным, в сущности хищным выражением,
которое придает каждым, даже самым аристократическим чертам картежная
лихорадка; тот же тучноватый и чрезвычайно щегольски одетый помещик из
Тамбова, с тою же непостижимою, судорожною поспешностью, выпуча глаза,
ложась грудью на стол и не обращая внимания на холодные усмешки самих
"крупиэ", в самое мгновенье возгласа "Riеn nе vа рlus!" рассыпал вспотевшею
рукою по всем четвероугольникам рулетки золотые кружки луидоров и тем самым
лишал себя всякой возможности что-нибудь выиграть даже в случае удачи, что
нисколько не мешало ему, в тот же вечер, с сочувственным негодованием
поддакивать князю Коко, одному из известных предводителей дворянской
оппозиции, тому князю Коко, который в Париже, в салоне принцессы Матильды, в
присутствии императора, так хорошо сказал: "Маdаmе, lе principe de la
propriete est profondement ebranle en Russie". К русскому дереву - а l'Arble
russe - обычным порядком собирались
наши любезные соотечественники и
соотечественницы; подходили они пышно, небрежно, модно, приветствовали друг
друга величественно, изящно, развязно, как оно и следует существам,
находящимся на самой высшей вершине современного образования, но, сойдясь и
усевшись, решительно не знали, что сказать друг другу, и пробавлялись либо
дрянненьким переливанием из пустого в порожнее, либо затасканными, крайне
нахальными и крайне плоскими выходками давным-давно выдохшегося французского
экс-литератора, в жидовских башмачонках на мизерных ножках и с презренною
бородкой на паскудной мордочке, шута и болтуна. Он им врал, a ces princes
russes, всякую пресную дребедень из
старых альманахов
"Шаривари"
и
"Тентамарра", а они, ces princes russes, заливались благодарным смехом, как
бы невольно сознавая и подавляющее превосходство чужестранного умника, и
собственную окончательную неспособность
придумать что-нибудь забавное. А
между тем тут была почти вся "fine fieur" нашего общества, "вся знать и моды
образцы". Тут был граф Х., наш несравненный дилетант, глубокая музыкальная
натура, который так божественно "сказывает" романсы, а в сущности, двух нот
разобрать не может, не тыкая вкось и вкривь указательным пальцем по
клавишам, и поет не то как плохой цыган, не то как парижский коафер; тут был
и наш восхитительный барон Z., этот мастер на все руки: и литератор, и
администратор, и оратор, и шулер; тут был и князь Т., друг религии и народа,
составивший себе во время оно, в блаженную эпоху откупа, громадное состояние
продажей сивухи, подмешанной дурманом; и блестящий генерал О. О.. который
что-то покорил, кого-то усмирил и вот, однако, не знает, куда деться и чем
себя зарекомендовать и Р. Р., забавный толстяк, который считает себя очень
больным и очень умным человеком, а здоров как бык и глуп как пень... Тот же
Р. Р. почти один в наше время еще сохранил предания львов сороковых годов,
эпохи "Героя нашего времени" и графини Воротынской. Он хранил и походку
враскачку на каблуках, и "Ie culte de la pose" (по-русски этого даже сказать
нельзя), и неестественную медлительность движений, и сонную величественность
Стр.1