Иван Сергеевич Тургенев. Яков Пасынков
---------------------------------------------------------------------------Cобрание
сочинений в десяти томах.
Гослитиздат, Москва, 1961
OCR Конник М.В.
---------------------------------------------------------------------------I
Дело
было в Петербурге, зимой, в первый день масленицы. Меня пригласил
к себе обедать один мой пансионский товарищ, слывший в молодости за
да
еще
одна
знаменитость. Литературная знаменитость
заставила
красную
девицу и оказавшийся впоследствии человеком вовсе не застенчивым. Он уже
теперь умер, как большая часть моих товарищей. Кроме меня, обещали прийти к
обеду некто Константин Александрович Асанов
литературная
гостей, которыми
тогдашняя
себя
подождать и прислала наконец записку, что не будет, а на место ее явился
маленький белокурый господин, один из тех вечных незваных
Петербург изобилует.
Обед продолжался долго; хозяин не жалел вин, и наши головы понемногу
разгорячились. Все, что каждый из нас таил у себя на душе - а кто не таит
чего-нибудь на душе? - выступило наружу. Лицо хозяина внезапно потеряло свое
стыдливое и сдержанное выражение; глаза его нагло заблистали, и пошлая
усмешка скривила его губы; белокурый господин смеялся как-то дрянно, с
глупым визгом; но Асанов больше всех удивил меня. Этот человек всегда
отличался чувством приличия, а тут начал вдруг проводить рукою
ломаться, хвастаться своими связями, беспрестанно
по
упоминать
в
о
лбу,
каком-то
дядюшке своем, очень важном человеке... Я решительно не узнавал его; он явно
подтрунивал над нами... он чуть не брезгал нашим обществом. Нахальство
Асанова меня рассердило.
- Послушайте,- сказал я ему,- если мы так ничтожны
ваших глазах,
ступайте к вашему знатному дядюшке. Но, может быть, он вас не пускает к
себе?
Асанов ничего мне не ответил и продолжал проводить рукою по лбу.
- И что это за люди! - говорил он опять.- Ведь ни
в
одном порядочном
обществе не бывают, ни с одной порядочной женщиной не знакомы, а у меня тут
(воскликнул он, проворно вытащив из бокового кармана бумажник и стуча по нем
рукой) - целый пук писем от такой девушки, какой в целом мире
подобной!
Хозяин и белокурый господин не обратили внимания
на последние
Асанова; они оба держали друг друга за пуговицу и оба что-то рассказывали,
но я навострил уши.
- Вот вы и схвастнули, господин племянник знатного
лица!- сказал я,
придвинувшись к Асанову,- писем у вас никаких нет.
- Выдумаете? - возразил он, свысока поглядев на меня,-а это что!- Он
раскрыл бумажник и показал мне около десяти писем, адресованных на его
имя... "Знакомый почерк!.."-подумал я.
Я чувствую, что румянец стыда выступает на мои щеки... мое самолюбие
страдает сильно... Кому охота сознаться в неблагородном
поступке?.. Но
делать нечего: начав свой рассказ, я знал наперед, что мне придется
покраснеть до ушей. Итак, скрепя сердце я должен сознаться, что...
Вот в чем дело: я воспользовался нетрезвостью
Асанова, небрежно
кинувшего письма на залитую шампанским скатерть (у меня у самого в голове
порядком шумело), и быстро пробежал одно из этих писем...
Сердце во мне сжалось... Увы! я сам был влюблен в девушку, которая
писала к Асанову, и теперь уж я не мог сомневаться в том, что она его любит.
Все письмо, написанное по-французски, дышало нежностью и преданностью...
"Mon cher ami Constantin!" 1-так начиналось оно...а кончалось словами:
"Будьте осторожны по-прежнему, а я буду ничья или ваша".
Оглушенный, как громом, я несколько мгновений
просидел
однако наконец опомнился, вскочил и бросился-вон из комнаты...
Через четверть часа я уже был на своей квартире.
Семейство Злотницких было одно из первых, с которым
я
неподвижно,
познакомился
после переезда моего в Петербург из Москвы. Оно состояло из отца, матери,
двух дочерей и сына. Отец, уже седой, но еще свежий мужчина, бывший военный,
занимал довольно важное место, утром находился на службе, после обеда спал,
а вечером играл в карты в клубе... Дома он бывал редко, разговаривал мало и
неохотно, посматривал исподлобья не то угрюмо, не то равнодушно и, кроме
путешествий и географий, не читал ничего, а когда
картинки, запершись в своем кабинете, или дразнил старого
Попку. Жена его, больная и чахоточная женщина, с черными
1 Дорогой друг Константин! (франц.)
впалыми глазами и острым носом, по целым дням не сходила с дивана и все
вышивала подушки по канве; она, сколько я мог заметить, побаивалась мужа,
точно она в чем перед ним когда-то провинилась. Старшая дочь, Варвара,
полная, румяная и русая девушка, лет восемнадцати, все сидела у окна и
разглядывала прохожих. Сынок воспитывался в казенном
заведении, являлся
домой только по воскресеньям и тоже не любил понапрасну тратить слова; даже
младшая дочь, Софья, именно та девица, в которую я влюбился, была свойства
молчаливого. В доме Злотниц-ких постоянно царствовала
пронзительные крики Попки прерывали ее; но гости скоро привыкали к ним
снова ощущали на себе тяжесть и гнет этой вечной
тишины. Впрочем, гости
тишина; одни
с
не найдешь
слова
занемогал, раскрашивал
серого попугая
Стр.1