Лев Николаевич Толстой. Разжалованный
Из кавказских воспоминаний
(1853-1856)
Мы стояли в отряде. - Дела уже кончались, дорубали просеку и с каждым
днем ожидали из штаба приказа об отступлении в крепость. Наш дивизион
батарейных орудий стоял на скате крутого горного хребта, оканчивающегося
быстрой горной речкой Мечиком, и должен был обстреливать расстилавшуюся
впереди равнину. На живописной равнине этой, вне выстрела, изредка, особенно
перед вечером, там и сям показывались невраждебные группы конных горцев,
выезжавших из любопытства посмотреть на русский лагерь. Вечер был ясный,
тихий и свежий, как обыкновенно декабрьские вечера на Кавказе, солнце
спускалось за крутым отрогом гор налево и бросало розовые лучи на палатки,
рассыпанные по горе, на движущиеся группы солдат и на наши два орудия,
тяжело, как будто вытянув шеи, неподвижно стоявшие в двух шагах от нас на
земляной батарее. Пехотный пикет, расположенный на бугре налево, отчетливо
обозначался на прозрачном свете заката, с своими козлами ружей, фигурой
часового, группой солдат и дымом разложенного костра. Направо и налево, по
полугоре, на черной притоптанной земле белели палатки, а за палатками
чернели голые стволы чинарного леса, в котором беспрестанно стучали
топорами, трещали костры и с грохотом падали подрубленные деревья.
Голубоватый дым трубой подымался со всех сторон в светло-синее морозное
небо. Мимо палаток и нивами около ручья тянулись с топотом и фырканьем
казаки, драгуны и артиллеристы, возвращавшиеся с водопоя.
Начинало
подмораживать, все звуки были слышны особенно явственно, - и далеко вперед
по равнине было видно в чистом редком воздухе.
Неприятельские кучки, уже не возбуждая любопытства солдат,
тихо
разъезжали по светло-желтому жневью кукурузных полей, кой-где из-за деревьев
виднелись высокие столбы кладбищ и дымящиеся аулы.
Наша палатка стояла недалеко от орудий, на сухом и высоком месте, с
которого вид был особенно обширен. Подле палатки, около самой батареи, на
расчищенной площадке была устроена нами игра в городки или чушки. Услужливые
солдатики тут же приделали для нас плетеные лавочки и столик. По причине
всех этих удобств артиллерийские офицеры, наши товарищи и несколько пехотных
любили по вечерам собираться в нашей батарее и называли это место клубом.
Вечер был славный, лучшие игроки собрались, и мы играли в городки. Я,
прапорщик Д. и поручик О. проиграли сряду две партии и к общему удовольствию
и смеху зрителей, - офицеров, солдат и денщиков, глядевших на нас из своих
палаток, - провезли два раза на своих спинах выигравшую партию от одного
кона до другого.
Особенно забавно было положение огромного, толстого штабс-капитана Ш.,
который, задыхаясь и добродушно улыбаясь, с волочащимися по земле ногами
проехал на маленьком и тщедушном поручике О. Но становилось уже поздно,
денщики вынесли нам, на всех шесть человек, три стакана чая без блюдечек, и
мы, окончив игру, подошли к плетеным лавочкам. Около них стоял незнакомый
нам небольшой человечек с кривыми ногами, в нагольном тулупе и в папахе с
длинною висящей белой шерстью.
Как только мы подошли близко к нему, он нерешительно несколько раз снял
и надел шапку и несколько раз как будто собирался подойти к нам и снова
останавливался.
Но решив, должно быть, что уже больше нельзя оставаться незамеченным,
незнакомый человек этот снял шапку и, обходя нас кругом, подошел к
штабс-капитану Ш.
- А, Гуськантини! Ну что, батенька? - сказал ему Ш. добродушно улыбаясь
еще под влиянием своей поездки.
Гуськантини, как его назвал Ш., тотчас же надел шапку и сделал вид, что
он засовывает руки в карманы полушубка, но с той стороны, с которой он стоял
ко мне, кармана на полушубке не было, и маленькая красная рука его осталась
в неловком положении. Мне хотелось решить, кто такой был этот человек (юнкер
или разжалованный?), и я, не замечая того, что мой взгляд (т. в. взгляд
незнакомого офицера) смущал его, вглядывался пристально в его одежду и
наружность. Ему казалось лет тридцать. Маленькие, серые, круглые глаза его
как-то заспанно и вместе с тем беспокойно выглядывали из-за грязного, белого
курпея папахи, висевшего ему на лицо. Толстый, неправильный нос среди
ввалившихся щек изобличал болезненную, неестественную худобу. Губы, весьма
мало закрытые редкими, мягкими, белесоватыми усами, беспрестанно находились
Стр.1