Лев Николаевич Толстой. Метель
Рассказ (1856)
I.
В седьмом часу вечера, я, напившись чаю, выехал со станции, которой
названия уже не помню, но помню, где-то в Земле Войска Донского, около
Новочеркасска. Было уже темно, когда я, закутавшись в шубу и полость, рядом
с Алешкой уселся в сани.
За станционным домом казалось тепло и тихо. Хотя снегу не было сверху,
над головой не виднелось ни одной звездочки, и небо казалось чрезвычайно
низким и черным сравнительно с чистой снежной равниной, расстилавшейся
впереди нас.
Едва миновав темные фигуры мельниц, из которых одна неуклюже махала
своими большими крыльями, и выехав за станицу, я заметил, что дорога стала
тяжелее и засыпаннее, ветер сильнее стал дуть мне в левую сторону, заносить
в бок хвосты и гривы лошадей и упрямо поднимать и относить снег, разрываемый
полозьями и копытами. Колокольчик стал замирать, струйка холодного воздуха
пробежала через какое-то отверстие в рукаве за спину, и мне пришел в голову
совет смотрителя не ездить лучше, чтоб не проплутать всю ночь и не
замерзнуть дорогой.
- Не заблудиться бы нам? - сказал я ямщику. Но, не получив ответа,
яснее предложил вопрос: - Что, доедем до станции, ямщик? не заблудимся?
- А Бог знает, - отвечал он мне, не поворачивая головы, - вишь, какая
поземная расходится: ничего дороги не видать. Господи-батюшка !
- Да ты скажи лучше, надеешься ты довезти до станции или нет? -
продолжал я спрашивать. - Доедем ли?
- Должны доехать, - сказал ямщик и еще продолжал говорить что-то, чего
уже я не мог расслышать за ветром.
Ворочаться мне не хотелось; но и проплутать всю ночь в мороз и метель в
совершенно голой степи, какова эта часть Земли Войска Донского, казалось
очень невесело. Притом же, несмотря на то, что в темноте я не мог
рассмотреть его хорошенько, ямщик мой почему-то мне не нравился и не внушал
к себе доверия. Он сидел совершенно посередине, с ногами, а не сбоку, роста
был слишком большого, голос у него был ленивый, шапка какая-то не ямская -
большая, раскачивающаяся в разные стороны; да и понукал он лошадей не так,
как следует, а держа вожжи в обеих руках, точно как лакей, который сел на
козлы за кучера, и, главное, не доверял я ему почему-то за то, что у него
уши были подвязаны платком. Одним словом, не нравилась и как будто не
обещала ничего хорошего эта серьезная, сгорбленная спина, торчавшая передо
мною.
- А по-моему лучше бы воротиться, - сказал мне Алешка: - плутать-то что
веселого!
- Господи-батюшка! вишь, несет какая кура! ничего дороги не видать, все
глаза залепило... Господи-батюшка! - ворчал ямщик.
Не проехали мы четверти часа, как ямщик, остановив лошадей, передал
вожжи Алешке, неловко выпростал ноги из сиденья и, хрустя большими сапогами
по снегу, пошел искать дорогу.
- Что? куда ты? сбились, что ли? - спрашивал я; но ямщик не отвечал
мне, а, отвернув лицо в сторону от ветра, который сек ему глаза, отошел от
саней.
- Ну что? есть? - повторил я, когда он вернулся.
- Нету ничего, - сказал он мне вдруг нетерпеливо и с досадой, как будто
я был виноват в том, что он сбился с дороги, и, медлительно опять просунув
свои большие ноги в передок, стал разбирать вожжи замерзлыми рукавицами.
- Что ж будем делать? - спросил я, когда мы снова тронулись.
- Что ж делать! поедем, куда Бог даст.
И мы поехали тою же мелкой рысью, уже очевидно целиком, где по сыпучему
в четверть снегу, где по хрупкому голому насту.
Несмотря на то, что было холодно, снег на воротнике таял весьма скоро;
заметь низовая все усиливалась, и сверху начинал падать редкий сухой снег.
Ясно было, что мы едем Бог знает куда, потому что, проехав еще с
четверть часа, мы не видали ни одного верстового столба.
- Что, как ты думаешь, - спросил я опять ямщика: - доедем мы до
Стр.1