В 1800-х годах, в те времена, когда не было еще ни железных, ни
шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни пружинных низких
диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей со стеклышками, ни
либеральных философов-женщин, ни милых дам-камелий, которых так много
развелось в наше время, - в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая в
Петербург в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего
приготовления, ехали восемь суток по мягкой, пыльной или грязной дороге и
верили в пожарские котлеты, в валдайские колокольчики и бублики, - когда в
длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из
двадцати и тридцати человек, на балах в канделябры вставлялись восковые и
спермацетовые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были
еще молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись за
женщин и из другого угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно
уроненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и огромные рукава
и решали семейные дела выниманием билетиков, когда прелестные дамы-камелии
прятались
от
дневного
света,
- в наивные времена масонских лож,
мартинистов, тугендбунда, во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных, в губернском городе К. был съезд помещиков, и кончались дворянские выборы. <...> Съезд
такой, батюшка, ваше сиятельство, огромный, - говорил
коридорный, успевший уже от денщика узнать, что фамилия гусара была граф
Турбин,
и поэтому величавший его: "ваше сиятельство". <...> В общей зале перед маленьким столом, подле почерневшего, во весь рост
портрета императора Александра, сидели за шампанским несколько человек здешних дворян, должно быть, и в сторонке какие-то купцы, проезжающие, в
синих шубах. <...> Войдя в комнату и зазвав туда Блюхера, огромную серую меделянскую
собаку, приехавшую с ним, граф сбросил заиндевевшую еще на воротнике
шинель, спросил водки и, оставшись в атласном синем архалуке, подсел к
столу <...>
Два_гусара.pdf
Лев Николаевич Толстой. Два гусара
Л. Н. Толстой
ДВА ГУСАРА.
ПОВЕСТЬ.
(Посвящается графине М. Н. Толстой)
(1856)
... Жомини да Жомини,
А об водке ни полслова...
Д. Давыдов.
В 1800-х годах, в те времена, когда не было еще ни железных, ни
шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни пружинных низких
диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей со стеклышками, ни
либеральных философов-женщин, ни милых дам-камелий, которых так много
развелось в наше время, - в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая в
Петербург в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего
приготовления, ехали восемь суток по мягкой, пыльной или грязной дороге и
верили в пожарские котлеты, в валдайские колокольчики и бублики, - когда в
длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из
двадцати и тридцати человек, на балах в канделябры вставлялись восковые и
спермацетовые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были
еще молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись за
женщин и из другого угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно
уроненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и огромные рукава
и решали семейные дела выниманием билетиков, когда прелестные дамы-камелии
прятались от дневного света,
- в наивные времена масонских лож,
мартинистов, тугендбунда, во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных, -
в губернском городе К. был съезд помещиков, и кончались дворянские выборы.
I.
- Ну, всё равно, хоть в залу, - говорил молодой офицер в шубе и
гусарской фуражке, только что из дорожных саней, входя в лучшую гостиницу
города К.
-
Съезд такой, батюшка, ваше
коридорный, успевший уже от денщика узнать, что фамилия гусара была граф
Турбин,
сиятельство, огромный, - говорил
и поэтому величавший его: "ваше сиятельство". - Афремовская
помещица с дочерьми обещались к вечеру выехать: так вот и изволите занять,
как опростается, одиннадцатый нумер, - говорил он, мягко ступая впереди
графа по коридору и беспрестанно оглядываясь.
В общей зале перед маленьким столом, подле почерневшего, во весь рост
портрета императора Александра, сидели за шампанским несколько человек -
здешних дворян, должно быть, и в сторонке какие-то купцы, проезжающие, в
синих шубах.
Войдя в комнату и зазвав туда Блюхера, огромную серую меделянскую
собаку, приехавшую с ним, граф сбросил заиндевевшую еще на воротнике
шинель, спросил водки и, оставшись в атласном синем архалуке, подсел к
столу и вступил в разговор с господами, сидевшими тут, которые, сейчас же
расположенные в пользу приезжего его прекрасной и открытой наружностью,
Стр.1