С. A. Толстая
Дневник (1910)
Дневники в двух томах. Том второй. Дневники 1901-1910. Ежедневники
Серия литературных мемуаров.М., "Художественная литература", 1978
OCR Ловецкая Т.Ю.
26 июня1. Лев Николаевич, муж мой, отдал все свои дневники с 1900 года Вл. Гр. Черткову и начал
писать новую тетрадь там же2, в гостях у Черткова, куда ездил гостить с 12-го июня. В том дневнике,
который он начал писать у Черткова, который он дал мне прочесть, между прочим сказано: "Хочу
бороться с Соней добром и любовью"3. Бороться?! С чем бороться, когда я его так горячо и сильно
люблю, когда одна моя мысль, одна забота -- чтоб ему было хорошо. Но ему перед Чертковым и перед
будущими поколениями, которые будут читать его дневники, нужно выставить себя несчастным и
великодушно-добрым, борющимся с мнимым каким-то злом.
Жизнь моя с Льв. Ник. делается со дня на день невыносимее из-за бессердечия и жестокости по
отношению ко мне. И все это постепенно и очень последовательно сделано Чертковым. Он всячески
забрал в руки несчастного старика, он разлучил нас, он убил художественную искру в Л. Н. и разжег
осуждение, ненависть, отрицание, которые чувствуются в статьях Л. Н. последних лет, на которые его
подбивал его глупый злой гений.
Да, если верить в дьявола, то в Черткове он воплотился и разбил нашу жизнь.
Все эти дни я больна. Жизнь меня утомила, измучила, я устала от трудов самых разнообразных;
живу одиноко, без помощи, без любви, молю бога о смерти; вероятно, она не далека. Как умный человек,
Лев Никол, знал способ, как от меня избавиться, и с помощью своего друга -- Черткова убивал меня
постепенно, и теперь скоро мне конец.
Заболела я внезапно. Жила одна с Варварой Михайловной в Ясной Поляне, Лев Никол., Саша и
вся свита: доктор, секретарь и лакей -- уехали в Мещерское к Чертковым. Для Сашиного здоровья после
ее болезни, для чистоты и уничтожения пыли и заразы, меня вынудили в доме все красить и исправлять
полы. Я наняла всяких рабочих и сама таскала мебель, картины, вещи с помощью доброй Варвары
Михайловны. Было и много и корректур, и хозяйственных дел. Все это меня утомило ужасно, разлука с Л.
Н. стала тяжела, и со мной сделался нервный припадок, настолько сильный, что Варвара Михайловна
послала Льву Никол, телеграмму: "Сильный нервный припадок, пульс больше ста, лежит, плачет,
бессонница"4. На эту телеграмму он написал в дневнике: "Получил телеграмму из Ясной. Тяжело"5. И не
ответил ни слова и, конечно, не поехал.
К вечеру мне стало настолько дурно, что от спазм в сердце, головной боли и невыносимого
какого-то отчаяния я вся тряслась, зубы стучали, рыданья и спазмы душили горло. Я думала, что я
умираю. В жизни моей не помню более тяжелого состояния души. Я испугалась и, как бы спасаясь от
чего-то, естественно бросилась за помощью к любимому человеку и вторично ему телеграфировала уже
сама: "Умоляю приехать завтра, 23-го" 6. Утром 23-го вместо того, чтоб приехать с поездом, выходящим в
11 часов утра, и помочь мне, была прислана телеграмма: "Удобнее приехать 24-го утром, если
необходимо, приедем ночным" 7.
В слове удобнее я почувствовала стиль жесткосердого, холодного деспота Черткова. Состояние
моего отчаяния, нервности и болей в сердце и голове дошло до последних пределов.
У Чертковых все разочли, что я не могу успеть и получить, и ответить телеграммой, но я тоже
разочла и предвидела их хитрость, и мы послали телеграмму от имени Варвары Михайловны: "Думаю
необходимо", но не простой, а срочной.
А в то время приехал к Чертковым скрипач Эрденко с женой. Разумеется, Чертков внушил Льву
Никол., что неловко уезжать, и, конечно, не высказал, но подвел так, что скрипач, конечно, важней
больной жены, и задержал Л. H. A он и рад хоть лишнее утро пробыть еще с своим обожаемым, красивым
идолом.
Вечером, 23-го, Лев Ник. -- с своим хвостом -- вернулся недовольный и не ласковый. Насколько я
считаю Черткова нашим разлучником, настолько Лев Ник. и Чертков считают разлучницей меня.
Произошло тяжелое объяснение, я высказала все, что у меня было на душе. Сгорбленный, жалкий
сидел Лев Ник. на табуретке и почти все время молчал. И что мог бы он мне сказать? Минутами мне было
ужасно жаль его. Если я не отравилась эти дни, то только потому, что я трусиха. Причин много, и
надеюсь, что господь меня приберет и без греховного самоубийства.
Стр.1