В. П. Титов
Уединенный домик на Васильевском
повесть
Кому случалось гулять кругом всего Васильевского острова,
тот, без сомнения, заметил, что разные концы его весьма
мало похожи друг па друга. Возьмите южный берег,
уставленный пышным рядом каменных, огромных строений, и
северную сторону, которая глядит на Петровский остров и
вдается длинною косою в сонные воды залива. По мере
приближения к этой оконечности, каменные здания, редея,
уступают место деревянным хижинам; между сими хижинами
проглядывают пустыри; наконец строение вовсе исчезает, и вы
идете мимо ряда просторных огородов, который по левую
сторону замыкается рощами; он приводит вас к последней
возвышенности, украшенной одним или двумя сиротливыми
домами и несколькими деревьями; ров, заросший высокого
крапивой и репейником, отделяет возвышенность от вала,
служащего оплотом от разлитии; а дальше лежит луг,
вязкий, как болото, составляющий взморье.
И летом
печальны сии места пустынные, в еще более зимою, когда и
луг, и море, и бор, осеняющий противоположные берега
Петровского острова, - всё погребено в серые сугробы, как
будто в могилу.
Несколько десятков лет тому назад, когда сей околоток был
еще уединеннее, в низком, но опрятном деревянном домике,
около означенной возвышенности, жила старушка, вдова одного
чиновника, служившего не помню в которой из коллегий.
Оставляя службу, он купил этот домик
вместе с огородом
и намерен был завесть небольшое хозяйство; но кончина
помешала исполнению дальних его замыслов; вдова вскоре
нашла себя принужденною продать всё, кроме дома, и жить
малым денежным достатком, накопленным невинными, а может
быть,
отчасти и грешными трудами покойного. Всё ее
семейство составляли дочь и престарелая служанка, бывшая в
должности горничной и вместе кухарки. Вдалеке от света,
вела она тихую жизнь, которая при всем своем однообразии
казалась бы счастливою. По праздникам в церковь; по будням
утро за работою; после обеда мать вяжет чулок, а молодая
Вера читает ей Минею и другие священные книги или
занимается с нею гаданием в карты - препровождение времени,
которое и ныне в обыкновении у женщин. Вера давно уже
достигла того возраста, когда девушки начинают думать, как
говорится в просторечии, о том, как бы пристроиться; но
главную черту ее нрава составляла младенческая простота
сердца;
она любила мать, любила по привычке свои
повседневные занятия и, довольная настоящим, не питала в
душе черных предчувствий насчет будущего. Старушка мать
думала иначе: с грустью помышляла она о преклонных летах
своих,
с отчаянием смотрела на расцветшую красоту
двадцатилетней дочери, которой в бедном одиночестве не было
надежды когда-либо найти супруга-покровителя. Всё это
иногда заставляло ее тосковать и тайно плакать; с другими
старухами она, не знаю почему, водилась вовсе не охотно;
зато уж и старухи не слишком ее жаловали; они толковали,
будто с мужем жила она под конец дурно, утешать ее ходил
подозрительный приятель; муж умер скоропостижно и - бог
знает, чего не придумает злоречие.
Одиночество, в коем жила Вера с своей матерью, изредка
было развлекаемо посещениями молодого,
достаточно
отдаленного родственника, который за несколько лет приехал
из своей деревни служить в Петербурге. Мы условимся
называть его Павлом. Он звал Беру сестрицею, любил ее, как
всякий молодой человек любит пригожую, любезную девушку,
угождал ее матери, у которой и был, как говорится, на
Стр.1