Михаил Петрович Старицкий
Пан капитан
Из галереи старых портретов
(Быль)
Оригинал здесь: Книжная полка Лукьяна Поворотова.
Свежо предание, а верится с трудом.
Грибоедов
В сумерки жизни, когда наступающая тьма холодной, беспросветной ночи
навевает какой-то таинственный трепет, душа особенно чутка к невозвратному
и всеми надорванными струнами силится пробудить угасшие звуки и слить их
в последний аккорд. Минувшие годы, ушедшие вереницей в туманную даль, начинают
выплывать из забытой полосы жизни неясными обликами, и странно - чем дальше
вглубь, тем яснее они обрисовываются: видно, отзывчивее было молодое сердце,
и давние, дорогие образы и картины запечатлелись глубже в нем... Вот и теперь,
на краю голубой мглы, они встают светлым миражем... давно забытый сон мерещится
пред тусклым взором, вспыхивает, как догорающая лампада: открываются могилы,
оживают бледные лица, протягивают холодные руки, зажигаются лаской глаза...
и какой-то далекий вздох пробегает теплым дыханием по усталому сердцу.
Полстолетия уплыло, а вот как будто стоит у меня перед глазами маленький,
сгорбленный домик, словно вросший в землю грибок: высокая кровля крыта соломой,
гривками, с двумя наддашниками и выступающим посредине ганком; подслеповатые
окна смотрят с одной стороны на широкий, обнесенный постройками двор, а с трех
остальных - упираются в густые заросли вишен и терна, обступившие домик тесной
стеной. Внутри он напоминал собой гроб, - такой же был мрачный, сдавленный,
полный затхлого запаха, - но мне он казался уютнейшим уголком, особенно летом,
когда можно было в пяти проходных комнатах бегать кругом, через темные сени.
Я был еще хлопцем лет восьми, девяти... не больше, когда мы жили в этом
домике, в своем родовом поместье. Старый, предковский дом был совершенно
в другом месте, на краю села, но он стоял уже тогда развалиной, среди
заглохшего парка, а семья наша, впредь до обновления его, перешла в служебный
домик - в официну, стоявший посреди села, да так в нем и осталась, забывши
совершенно о прежнем пепелище... Некому, впрочем, было и позаботиться
о возведении новых построек: над нашей семьей перешло черной полосой тяжелое
горе - один за другим скончались в короткое время отец мой, дед, сестра и два
брата... Оттого-то и не выходил из наших комнат запах ладана. Только трое нас и
жило там в полном уединении: мать моя, вся в черном, бледная, худая, с крупными
черными глазами, повитыми неслетавшей печалью, да согнутая маленькая старушка в
белом чепце, обрамлявшем сморщенное, но бесконечно доброе личико - мать моей
матери, моя бабуня, да я, - единственный сын и единственный внук, - на котором
и сосредоточилась вся любовь этих женщин: и берегли же меня эти два дорогие
существа... пуще глаза!..
Жизнь наша текла ленивой, сонной струей, не возмущаемой ни бурями, ни
подводными камнями. Приходили с раннего утра, удосвита, приказчик да ключница,
и с общего совета, в котором участвовала и няня, делались распоряжения по
хозяйству, потом являлся повар, за ним
баба-молочница... Затем переносились
хлопоты на меня, общего баловня: начиналось одевание паныча, проходившее,
конечно, не без капризов... Впрочем, большая часть дня тратилась на панское
кормление: пили чай, кофе, снидали, обедали, пидвечиркували, вновь пили чай...
и вечеряли; в антрактах между кормежками я немного занимался с мамой:
арифметикой, законом божиим, географией, а с бабушкой - языками и игрой на
клавикордах; остальное время я проводил в забавах с хлопцами и дивчатами, или
же на дворе - летом, или в детской - зимой. С весны в открытые окна нашего
домика врывались и песни рабочих, и гомон улицы, и запах шелюги, что росла по
той стороне озера, вверх по песчаным холмам... и минорные стоны лягушек. Но
с глубокой осени, когда вставлялись двойные окна, пропускавшие только мутный,
зеленоватый свет, когда в углах залегал сумрак и двери закрывались в темные
сени, жизнь наша замыкалась в этой тьме, как в тюрьме, и замирала почти
в однообразной, безмолвной тоске.
В комнатах воцарялась тишина, прерываемая лишь изредка какой-либо фразой
или моим шумом; но и моя детская резвость угасала скоро в присутствии
молчаливых лиц бабушки и матери, вечно занятых каким-либо делом: бабушка,
например, или вязала чулки, или пряла на кужиле, или раскладывала пасьянсы,
а мама все вышивала на пяльцах да тачала что-то и только в сумерки иногда
садилась за клавикорды и пела заунывные украинские песни... да так пела, что
Стр.1